Проклятые вечностью (СИ)

Словно самоцветы, на стенах горели созданные богемскими мастерами фонари из меди и стекла. Высокий купол Атенеума поддерживали колонны розового мрамора, искусно соединенные между собой арками. Стены, испещрённые искусной резьбой и уникальными фресками, так же приковывали к себе любопытные взгляды, иллюстрируя главные события в истории Румынии. Без особого труда Анна нашла на них многие поколения своих предков, принимавших деятельное участие в жизни страны. Был тут и Дракула, восседавший на огромном вороном коне, возглавляя ополчение против турок. Этой вражде была посвящена целая фреска над главным входом.

Вскоре открылись двери зала. Молоденькая девушка протолкнулась к ним и поманила за собой, указывая мимо плеч и голов на ступеньки лестницы, ведущей наверх. Как важным гостям, им была отведена одна из лучших лож в Атенеуме, из которой открывался вид не только на стену, но и на зрительный зал. Пропустив вперед Анну и Селин, мужчины расположились за их спинами, разглядывая лица толпы.

— Замечательная идея: запереть людей и вампиров под одной крышей, — усмехнулся граф, то и дело встречаясь с горящими глазами своих соплеменников. — Все равно, что запустить лису в курятник.

— Это засада? — проговорила Анна, проследив за взглядом Владислава.

— Я в этом не сомневаюсь, — подтвердил он. — Здесь три выхода на первом этаже и два на втором. Возле каждого из них в костюмах обывателей сидят стражи.

— Чтобы отрезать людям путь к отступлению, — произнесла Селин.

— Очевидно!

— Что ж, их мы возьмем на себя, — с уверенностью произнесла вампирша. — Ваше дело – Мираксис. Если не будет сильного вожака, то и его приспешники враз разбегутся.

— Знаешь, что османы делают с женщинами, которые осмелились отдавать приказы мужчинам? — с улыбкой произнес Дракула.

— А я думала, что Вы, граф, придерживаетесь более прогрессивных взглядов, — в тон ему отозвалась Селин. В последние дни она прониклась к нему не только искренней симпатией, но и доверием, которое заложило прочный фундамент взаимного понимания.

На проверку Дракула оказался далек от того образа, которым наделил его Виктор. В каждом его движении чувствовалась сила, а в словах, адресованных врагам – угроза, но в то же время было в них что-то, что заставляло девушку проникнуться к нему искренним уважением, которого она не испытывала ни к одному из старейшин собственного клана.

— Тише, — произнесла Анна, указывая взглядом на сцену.

Свет потихоньку потух, сначала в ложах, а потом и в партере. Из оркестровой ямы послышались тихие перешептывания музыкантов, настраивающих инструменты. Тяжелый занавес красного бархата пошатнулся и расступился, открывая взглядам пустынную сцену, погруженную во мрак. Постепенно зрители растворились в полумраке, осталось лишь мерцание драгоценных камней на кольцах, браслетах и подвесках. Голоса в зале вскоре затихли, и, наконец, воцарилась гробовая тишина. В ту же секунду раздались неторопливые, ритмичные удары барабана, которым начало вторить тихое пение флейты, а затем вмешалась и скрипка, затягивая свою заунывную, ни на что не похожую мелодию. Такую глубокую и возвышенную, что Дракула, в бессмертии проникшийся настоящей страстью к музыке, не мог не почувствовать в стройно звучащих нотах душу вампира, написавшего оперу.

Мелодия очаровывала, влекла за собой, унося мысли в таинственные чертоги ночи. Теперь и смертные, пусть и ненадолго, пусть один-единственный раз в жизни, получали возможность прикоснуться к неведомому миру оживших сказаний, первых проклятий и мрачной обреченности, таившей в себе столько манящего романтизма, что сердце сжималось в груди. Зрители сидели молча, объединенные печальной симфонией звуков, полных потусторонней красоты и гармонии. Свет рампы засиял десятками огней, и сцена превратилась в бальный зал огромного дворца. Лучи играли на золоченых колоннах, освещали прекрасные фрески на стенах. Глядя на все это великолепие, Дракула едва не поперхнулся от неожиданности, узнав в дорогостоящих декорациях элементы своей летней резиденции в Будапеште: массивный фасад дворца, внутреннее убранство, красивый сад, фонтан у главного входа.

— Вот мерзавец, — прошипел он, едва сдерживая собственный гнев. На сцене перед глазами и смертных, и вампиром разыгрывалась картина его собственной жизни, а точнее его поражения от руки Мираксиса – большей насмешки нельзя было и представить.

— Видимо, не один ты обладаешь искрометным юмором, — толкнув графа локтем в бок, усмехнулся охотник, явно позабавленный этим конфузом.

— Лучше не зли меня, — рявкнул вампир, — иначе я проверю силу этого ятагана на тебе.

— Тише, — шикнули на них напомазанные кумушки, сидящие в соседних ложах. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, товарищи замолчали, погрузившись в представление.