– Ладно. Теперь следи за мной… Не поворачивайся. Следи мысленно, силой разума.
Что он имеет в виду? Зажмурившись, Кар постарался представить Оуна. Двухсотлетнего колдуна без признаков старения, без седины в черных, как смоль, волосах, в облегающем костюме из драконьей кожи, с аггарским с ножом в руке.
Кар не понял, что заставило его отшатнуться. Нож просвистел мимо плеча – останься Кар на месте, и клинок вонзился бы ему в спину, – лязгнул о каменную стену и со звоном упал на пол.
Кар еще не осознал, что случилось, а тренированное тело само бросилось в атаку. Холодный голос колдуна остановил его на полпути.
– Вернись назад и подними нож.
Кар остановился.
– Что это значит?!
– Ты хотел учиться магии, дикареныш? Так учись, пока я не передумал!
– Это и есть магия? Нож в спину?
Кар поднял нож. Взвесил в руке, мечтая вонзить поглубже Оуну в грудь. Принцу Империи не к лицу бить в спину….
– Почему ты увернулся?
– Что?
– Как ты узнал, что я сейчас метну нож? Я не замахивался, ты не мог заметить движения.
– Не знаю, – Кар подумал. – Я… Просто почувствовал.
– Ты ощутил мои намерения.
– Да… Наверно. Хочешь сказать, это – магия? Разве не любой так сможет?
Было странно видеть улыбку на вечно недовольном лице колдуна.
– Чувствительность – основа магии, дикареныш. Я могу рассказать тебе все о сущности вещей и магических потоках, ты можешь переполниться Силой так, что лопнешь, но ты никогда не сведешь одно с другим, если не умеешь чувствовать.
– Но я сумел, ведь так?
– Да.
– Теперь ты мне веришь?
Нож вырвался из руки Кара и вернулся к Оуну.
– Я верю только своим глазам, дикареныш. А теперь поворачивайся снова и докажи мне, что это не случайность.
Пропитанная магией драконья кожа защищала не хуже аггарских кожаных доспехов, но все же Кар дважды был ранен, правда, оба раза вскользь. Оун с презрительной гримасой на лице дождался, пока пришедшие на зов рабыни промыли и перевязали раны, а затем продолжил урок. Разумеется, маг с легкостью мог эти раны исцелить, но не предлагал, а просить Кару не позволила гордость. Отец был прав. Когда Кар научился с завязанными глазами и заткнутыми ушами уворачиваться от летящего каждый раз с новой стороны клинка, Оун признал в нем будущего мага. А царапины – заживут.
С этого дня Оун начал учить его – действительно учить, ничего не утаивая. Каждый день начинался с небольшого предмета: камень, ветка дерева, кусок серебра. Запомнить все о мельчайших частицах, из которых он состоит – их форма и плотность, движение, разрушение. Потом – закрыть глаза и потянуться, не рукой, разумом, той его частью, что способна проникать в суть вещей. Проникнуть. Понять, запомнить, пропитаться. Только так, созерцая и познавая, обретешь власть над миром материи. Порой казалось, еще немного, и Кар сможет одной силой мысли, одним желанием направить движение частиц, изменить неподвижную форму, и мертвый слиток станет прекрасным светильником, деревяшка – рукояткой ножа. Оун резко прерывал урок.
– Не зарывайся, дикареныш! – рычал он. – Ты Познаешь, а не Воздействуешь, запомни это!
И Кар начинал снова. Закрывал глаза, и его разум, разум мага, с каждым днем наливавшийся новой силой, проскальзывал за внешнюю оболочку мира, куда нет дороги обычным людям. О, теперь он знал, какая пропасть разделяет магов и дикарей, понимал, почему его народ считает белокожих почти животными!
Учеба давалась легко – даже слишком. Оун прятал удивление за неизменной маской недовольства, но Кар теперь лучше понимал наставника. И знал, что делает успехи, что оказался способней многих чистокровных магов. Есть чем гордиться ему, полукровке!
Он почти не видел отца. Изредка, возвращаясь с прогулки – над вершинами гор, вдвоем с Ветром, когда весь мир принадлежал им двоим, – Кар заставал Сильнейшего беседующим с Оуном. Судя по гордому виду наставника, тот считал успехи Кара собственной заслугой и был рад возможности произвести впечатление на Сильнейшего. Отец выслушивал спокойно. Кивком приветствовал Кара, осведомлялся, не нужно ли чего и уходил. Ни слова о таинственных планах, и чем дальше, тем реже Кар о них вспоминал.
Миновал год – второй год жизни среди магов. Наверстывая двадцать лет слепоты и глухоты, Кар весь отдался учебе. Подчас забывал про еду и сон, и только жалобный зов Ветра мог заставить его прервать занятия. Когда Оун счел его достаточно сведущим в неодушевленных предметах, в ход пошли живые организмы. Птицы, мыши, бараны, драконы и, наконец, рабы. Как упоительно проникать мыслью в тепло живого тела, чувствовать сокращения мышц, наблюдать ток крови в жилах, ощущать работу печени и сердца и знать, что можешь – если захочешь, если позволит Оун – сжать его в невидимом кулаке, решая, отнять или подарить жизнь! Как захватывающе проникать в чужой разум, изучать его устройство, как вино, смаковать укрытые за туманом подчиняющего заклятия страх и надежду, ненависть и любовь!
И пришел день, когда Оун сказал: