Проклятый

Охваченный злым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанная оконница постукивала на ветру: крючок выскочил из захвата в стене во время погодных неурядиц. Она будет стучать так всю ночь, разве что я принесу лестницу и укреплю захват. Я открыл переднюю дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнилья и то же настроение заброшенности и ужаса.

Прежде всего нужно было разжечь камин в салоне. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, чтобы проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но как-то у меня не было желания ни на первое, ни на второе, ни на третье. Но чему я в самом деле тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещающий меня, почти стерся из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить, мне с трудом приходила на ум эта ужасающая электрическая маска.

- Джейн, - прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее. - Ведь Данте писал - нет большей грусти, чем воспоминание о счастливых временах во время бедствия. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из Мид-Вестерн Кемикал Билдинг.

- Джон, - раздался в ответ чей-то шепот.

Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она была здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорцисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и каким-то удивительным образом стала частью и меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, даже в Сент-Луис или дальше, или вообще на Западное Побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в этот призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце ее возненавижу. Может, именно это и встретило миссис Саймонс. Она не хотела подчиняться прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока не встретит меня.

Я подумал, что наверно мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на отдых. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.

Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? "Не оставляй меня". Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, а не такое ли встретило миссис Гулт. Была ли она вызвана умершей матерью? Чувствовала ли она, что может быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мигающем мире духов?

Может, я проявляю склонность делать поспешные выводы, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые экзорцировали живых, в то время как живые должны экзорцировать мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с "Дэвидом Дарком", я пришел к выводу, что Эдвард прав, и что тут действуют могучие зловещие силы.

Я допил виски и вернулся в салон, чтобы налить себе еще порцию. Заскрежетали часы в холле, а потом пробили шесть вечера. Было больше, чем я думал: время для меня будто ускорилось после четырех часов. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.

Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с "Дэвидом Дарком", которую Эдвард оставил прислоненную к креслу. Картина выглядела немного иначе, хотя я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил ее в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда смотрел ее раньше, то не видел этой угрожающей кучи туч с правой ее стороны.

Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.