Проклятый

Всю оставшуюся жизнь он будет носить на лице шрам, пересекающий его бровь, который всегда будет напоминать ему об этом дне – о дне, когда начались долгие годы не прекращаемых пыток.

Брэндан

Я был слишком зол, чтобы вновь держать себя в руках. Ярость закипала в крови, она требовала освобождения, всплеска эмоций, руки так и тянулись к офицерам, на которых хотелось выплеснуть свою агрессию.

Фехтование всегда помогало в таких случаях, чем я и занялся. Однако, я опять дал волю эмоциям и не смог вовремя остановиться – проткнул плечо одного из офицеров, находясь в полностью одурманенном состоянии.

Это было не важно – солдату стоило бы быть более сильным противником. К тому же, его рана быстро заживет. Вид пролитой крови отрезвил меня, успокаивая.

В тот момент, когда я увидел красное пятно на его белой рубашке, осознал: я перехожу последнюю черту, стою на той самой грани между тьмой и светом, которая разделяла мою жизнь.

Вся моя жизнь была поделена на «до» и «после», и то, что было «до», – уже не важно.

Важно то, что сейчас, и то, что я должен делать, чтобы подчинить себе народы, страны, земли. Я делал ужасные вещи из мести, хоть и не вспоминал о ее причинах.

Одно воспоминание о том дне доставляло бы боль, делая меня, как прежде, слабым.

Адинбург вытянул из меня все человеческие привязанности и чувства, делая толстокожим и сильным. В сердце я оставил место лишь для сестры, которой тоже уготована определённая роль в становлении меня как правителя. Она еще нужна мне… Хм, и пришлось даже смириться с ее выходкой на казни этой чужестранки.

Черт возьми, как же я хотел сломать эту неугомонную девицу. Но ее противостояние, упрямство бесили только больше, воспламеняя мой интерес.

Самому себе я признаваться в этом не хотел, но борьба девушки заводила меня. Именно поэтому я был жесток со своими наложницами – ждал хоть какой-то бурной ответной реакции. Криков, упреков, чего—то настоящего.

Но в ответ лишь мгновенное преклонение перед моей волей – никто не смел перечить Королю и даже пробовать, как правило, не пытался.

Многочисленные девушки послушно вставали так, как я этого хотел, позволяя иметь их так, как я этого хотел…

Секс был отличной разрядкой для человека, на плечах которого лежит судьба доброй половины человечества. К тому же… В Адинбурге я был лишен плотских удовольствий на шесть лет, что теперь накинулся на женские блага с новой силой. Но это быстро приелось.

Красивые фигурки и мордашки, постоянно мелькающие под моим телом, слились в нескончаемый поток плоти.

Чужая пробудила во мне интерес – в тот момент, когда я проверял ее тело, я даже надеялся на то, что она будет той, кто мне нужен. Я спокойно смогу удовлетворить свой интерес, не мучаясь угрызениями совести и отвращением, которое испытал бы, сношаясь с пленницей.

Никогда не спал ни с одной из них – те были еще сломленнее, чем обычные проститутки, и сделали бы все ради того, чтобы я их освободил, или наоборот – оставил в замке, но теперь уже в качестве одной из своих любовниц.

Покорность и невинность никогда не возбуждали меня. И теперь, когда в мои мысли, полностью занятые войной, кровью и решениями о том, какая часть земель будет охвачена завтра, постоянно вмешивались чужая и догадки о том, насколько она испорчена…

Я злился. В первую очередь, на самого себя.

На этот гребанный интерес, проявленный к этой… Дурнушке. Именно так я окрестил ее в своих мыслях, запрещая себе даже допускать мысли об играх с ней.

Это было бы так забавно… Узнать, сколько времени ей нужно, чтобы сломаться. День? Два? Насколько хватит ее пылкости и остроты языка?

Сама мысль прозвучала в голове настолько двусмысленно, что я невольно представил ее острый язычок там, где не следует.

Но то, что она устроила сегодня, окончательно вывело меня из себя. Скрывалась за шторой, намеренно подслушала мой разговор… Если бы она услышала хоть что-нибудь важное, в живых я бы ее точно не оставил. И как ей хватило наглости на это?

Попав в северное крыло, я встал в тени одного из гобеленов, сам не зная, что здесь делаю. Я должен был отчитать ее, унизить, заставить понять, какую глупость она совершила.

Как только я сделал шаг вперед, чтобы выйти на свет, дверь в комнату девушки открылась, и она вышла. В руках она держала полотенце и что-то ласково мурлыкала себе под нос.

Как же это раздражало – вместо того, чтобы прозябать в темнице, как я и приказал, она наслаждается жизнью, хотя, разумеется, не заслуживает этого. Но… Я не мог заставить никого в замке осушаться приказа Мэри о том, что ей нужно сохранить жизнь.

На то была своя причина, которая прочным клеймом зависла над моим именем.

«Убей ее сам».

Это уже более вероятно. Но уничтожить ее быстро и человечно – вариант не для меня. Эта девушка – слишком интересная жертва, чтобы так легко с ней расстаться.