– Каким чудом ты превратился в подобное чучело?
– Пробка, дружище. Сожги штук восемь-десять пробок на медленном огне, а потом натри их пеплом руки и лицо – будет и у тебя такой приятный, ровный цвет кожи… Погодите-ка.
Он вытащил спрятанный между корнями дерева, завернутый в брезент сверток.
– Надо почаще менять внешний вид, – пробормотал он. – Это главное…
В свертке оказался мундир рядового легионера. Из моей роты – с 77 – ым личным номером.
– А если тебя узнают… ты ведь был поваром…
– Да ну? Кто-то запомнил повара, стряпавшего на корабле?
– Те, кто ел эту стряпню… такое не забывается, – буркнул я.
Чурбан, вынув из кармана какую-то мазь, потер ею лицо и руки – и снова стал представителем белой расы. Затем он налил из фляги воды в миску и умылся. Вид у него стал вполне представительным. Просто великолепный эффект.
– Где капитан? – спросил Альфонс.
– Его уже несут, – равнодушно ответил Чурбан.
– Что?
– Я же сказал: его уже несут.
Тем временем мы вышли на берег… и остановились рядом и покрытым брезентом фургоном, стоявшим под развесистым деревом.
– В каком это смысле несут? – нетерпеливо осведомился я.
– А вон там, глянь… – Чурбан показал налево.
К нам приближались два санитара с носилками. У Чурбана – черт его знает, откуда – оказалась уже на руке повязка с красным крестом, и он поспешил им навстречу.
Санитары опустили носилки на землю. На носилках лежал человек, но из-под бинтов можно было разглядеть только его глаза.
– Вот, – сказал один из санитаров, – какой-то капрал-сенегалец велел отнести этого парня сюда. Бедняга попал под машину. Умирает… все время без сознания.
– Ясно… Можете идти.
Как только санитары исчезли из виду, умирающий присел на носилках.
– Слушайте, дружище, что вы со мной творите, это же уму непостижимо!
– Выше голову, господин капитан. Все в порядке. Погрузимся в этот фургон – вы, ребята, тоже – и поедем…
– Ты с ума сошел?
– Только не надо лишних разговоров. За дело! Нам надо быстро обсудить положение, а возле фургона болтать не стоит – там еще пассажиры есть.
Капитан, вздохнув, поправил гипсовую повязку, мы взялись за носилки и задвинули их в фургон. К моему великому изумлению там лежали еще двое больных. Один стучал зубами в припадке малярии, а другой, видимо, укушенный тарантулом, лежал с посиневшим, распухшим лицом и по временам стонал.
– Держись, ребята, – дружелюбно сказал им Чурбан. – Дело солдатское.
Он напоил больных, дал дрожавшему в лихорадке хинин и, словно настоящий врач, поправил им подушки. Потом он вытащил из-за пазухи сигару, откусил кончик, закурил и кивнул мне.
– Сядешь со мной на козлы, а Ничейный останется с капитаном…
Он уселся рядом со мною, сунул сигару в угол рта, дернул вожжи и, насвистывая, погнал лошадей по узкой, ухабистой дороге…
– Сейчас поедем в одно спокойное местечко. Капитан останется в фургоне, он уже сказал все, что нужно тебе передать…
– Ну, а если будет врачебный обход… фургон ведь начнут искать!
– Этот-то? А чего ради врачам может понадобиться фургон из дакарской булочной?
– Слушай… значит, этот фургон?… Он с довольной улыбкой кивнул.
– Краденый… Слыхали вы такое?…
– Знаешь, – продолжал Чурбан, – в Дакаре нас начало малость припекать. Капитана – пропавшего кузнеца стали уже разыскивать. Я увидел на площади пустой фургон, сел, щелкнул кнутом и погнал лошадей. Потом и капитан укрылся в нем.
– Ну, а больные?…
– Тоже краденые… Н-но… черт возьми!.. Чего-чего, а больных здесь хватает, надо только подбирать их носилками…
Честное слово, я был потрясен! Ну и парень!.. Фургон, вздрагивая на ухабах, мчался вперед. Вдали, на фоне неподвижного моря виднелся силуэт канонерской лодки.
Мы выехали к поросшему травой холму. У его подножия Чурбан остановил лошадей.
– Здесь можно будет спокойно побеседовать. Если даже появится патруль – не беда. Повозки с больными их не интересуют.
Шагах в пятидесяти от фургона мы расстелили плащ-палатку и улеглись на нее. Альфонс тоже присоединился к нам, а капитан остался в фургоне.
– Вот что решили мы с капитаном, – начал Хопкинс. – Сегодня ночью он исчезнет из лагеря.
– Один?
– Да. Так он хочет, и я не смог его переубедить. Он говорит, что, если нас схватят вместе с ним, то для нас это верный расстрел…
– Ну и что? – спросил Альфонс – Что же, капитан думает, что мы умеем играть только на спички?
– Я ему говорил то же самое, но его не переупрямишь. Говорит, что мы ведем себя, как настоящие странствующие рыцари. С рыцарями у него просто мания какая-то.
– Ты в этом ничего не смыслишь, – с глубокомысленным видом махнул я рукой. – Был бы поначитаннее, знал бы. Были такие рыцари, и один из них превратился даже в лебедя, потому что все время распевал песни в честь своей знакомой дамы, а она и слышать о нем не хотела.
– Это вместо того, чтобы дать по морде? – удивился Хопкинс – Странно! Впрочем, все равно. Короче говоря, тут мы ничего поделать не можем.
– Что же предлагает капитан? – спросил Альфонс.
– Он сказал, чтобы сделали три копии журнала и карты капитана Мандера. Тогда, даже если нам придется разделиться, каждый будет знать, куда направиться.
– Разумно, – кивнул Альфонс.