Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

Разве тот, кто выбирает жизнь — ренегат? Ведь все было кончено, мы проиграли, но разве проигрыш — это всегда небытие? Разве нельзя сделать еще одну попытку? Твердыни пали одна за одной, но ведь люди остались! Пока живы люди, жива надежда, а, значит, жива вера, что рано или поздно мы вернем себе землю предков! Только мертвые уже никогда себе ничего не вернут…»

От мысли о часах, проведенных в лабиринте пещер под захваченным городом, Флавия невольно пробила дрожь, и он зябко передернул плечами, как будто бы не жаркий месяц нисан прижигал сейчас растерзанную плоть Ершалаима, а дул со стороны Ермона зимний сырой ветер.

Умереть, так и не победив, или выжить, для того, чтобы бороться дальше? Что за странный выбор? Что за странная судьба? Сотни тысяч погибших. Выжженный мир. Марширующие по Земле Обетованной римские легионы, еще недавно мирно квартировавшие в Сирии. История Иудейской войны, история геройства и падений. Один за другим — Махерон[102], Иотапата и теперь — Ершалаим…

«Я выбрал жизнь», — подумал Иосиф со злостью и сам удивился тому, как остро переживает давнее решение.

Алон был бледен, под глазами легли синие круги. Последние дни состарили его на несколько лет.

«Смотри, мой мальчик! Видел ли ты ранее, во что превращаются улицы, по которым прошел победитель? Не видел? Так смотри и запоминай…»

— При нем было оружие? — спросил Иосиф.

— Рядом лежал меч. Под одеждой было вот это…

Флавий недобро усмехнулся. На ладони Алона лежал длинный, чуть кривоватый кинжал, который трудно было с чем-то перепутать.

Сика.

«Ты ошибся, старик, ох, как ты ошибся, спрятав на теле оружие убийц! Тит дал мне право спасти из Ершалаима лишь сто девяносто человек. Не двести, не двести пятьдесят. Полководец, покоритель Иудеи Тит Флавий Веспасиан был не в духе и в его глазах я видел желание прогнать меня прочь. Но все-таки он кивнул и бросил быстрый, ищущий взгляд на Беренику.

Он — сын императора, будущий император, ждал одобрения, улыбки еврейской принцессы. И она улыбнулась, и ее улыбка стоила сто девяносто спасенных жизней. Только сто девяносто — ни человеком больше, и, насколько я знаю Тита, он проверит исполнение своего приказа. Сто девяносто праведников, спасенных улыбкой предательницы, выйдут живыми из этой мясорубки, и я определю, кому остаться жить, а кому умереть. Я и Яхве. Прости меня, Боже, за гордыню мою — Яхве и я.