— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — ответил Пилат, неожиданно смягчившись. — Слова, женщина, это сила, способная сокрушать города и империи. Вовремя сказанное слово может спасти, а может погубить. Все в мире возникает из слов и заканчивается ими. Я не помилую Га-Ноцри, женщина. Он не убийца, не вор, но страшнее Вар-раввана или Гестаса с Дисмасом, что умрут вместе с ним. Они могут лишь орудовать кинжалами, а Га-Ноцри умеет говорить слова, которые управляют теми, кто орудует кинжалами… Сегодня он умрет, если не произойдет чуда. А чудес на свете не бывает, так что смирись с этим.
Мириам медленно опустила голову, но не в знак покорности, такие нюансы Пилат мог уловить с легкостью, он достаточно хорошо понимал людей — она не хотела, чтобы прокуратор видел слезы, блеснувшие в ее глазах.
— Иди, — приказал Всадник Золотое Копье.
На его лице снова возникла маска превосходства, схватилась коркой и застыла, словно подсохшая глина. Если несколько мгновений назад в нем еще можно было рассмотреть человеческие чувства, то сейчас он вновь стал десницей Рима. Таким, каким ему надлежало быть — жестким, бесчувственным, не ведающим сомнений.
Он даже не посмотрел вслед уходящей просительнице: прокуратора ждали дела, секретарь подал ему пергамент для подписи. И Пилат не заметил, как в тени галереи, что тянулась за лифо-стратоном, тенью проскользнула, спеша за Мириам, его жена — Прокула.
Мало кто из людей штатских задумывается о том, что творится в спецслужбах после удачного демарша террористов. Любому штафирке конечно же понятно, что для руководства провинившихся подразделений наступает Судный день, что летят прочь с плеч повинные и неповинные головы, с кого-то срывают погоны, с кого-то всего-навсего звезды с погон, ищутся и назначаются виновные, кого-то увольняют… Это, естественно, правда, но далеко не вся правда. Виновных ищут и примерно наказывают за халатность или служебное несоответствие, хотя далеко не всегда удача террористов означает утерю бдительности со стороны спецслужб — просто одна сторона, кстати, не самая глупая и бедная, переигрывает вторую. Но любое наказание, каким бы справедливым или несправедливым оно не казалось со стороны, не должно ни на секунду помешать эффективной работе подразделения.
Проигрывать — всегда больно, а быть застигнутыми врасплох еще и унизительно. Не было шахматной партии, в которой одни гроссмейстеры переиграли других. Террористы не проявили коварства, хитрости или расчетливости. Все делалось «в лоб», нагло, без особых ухищрений, но получилось же у них! Получилось! Именно поэтому произошедшее в Эйлате привело в такую ярость всю контрразведку — от высокого начальства, никогда не покидавшего кондиционированные кабинеты, до самых последних секретных сотрудников, всю жизнь шляющихся по арабским рынкам. Структуры «Шабак» заработали, как сердце после прямого впрыска адреналина — в полную силу, не обращая внимания ни на строгость израильских законов, ни на страшный шум, поднявшийся после того, как пресса и оппозиция открыто объявили именно «Шин-Бет» виновной в преступной халатности, а, значит, и в гибели людей во время взрыва в эйлатском отеле.
«Шабак» даже в настоящий Судный день не остановил бы работу по обнаружению и уничтожению террористических группировок на территории Израиля, что уж говорить о том, что никакие обвинения в преступной халатности и утрате бдительности, никакие грядущие увольнения и санкции против руководителей «Шин-Бет» не могли повлиять ни на интенсивность, ни на качество работы после страшной ночи на берегу Красного моря.
Весь состав «Шабак» подняли по тревоге, большинство сотрудников отозвали из отпусков — практически все силы контрразведки были брошены на то, чтобы в самые короткие сроки обнаружить террористов и обезвредить их любым способом. Уж в чем в чем, а в способах нейтрализации угроз и методах наказания террористов «Шин-Бет» не стеснялся никогда.
Сотрудники всех трех подразделений контрразведки работали без сна и отдыха вторые сутки, просеивая страну через мелкое сито. Найти подрывников и их хозяев! Когда? Да вчера! Немедленно! Если для достижения цели надо было бы не спать неделю, можно не сомневаться — шабаковцы держались бы до последнего. Никому и в голову не пришло прикрывать от наказания собственную задницу — не до того. Надо было закрыть грудью испуганную страну, хоть и привыкшую к постоянной террористической угрозе, но так и не освоившую науку бесстрастно терять людей.