Проклятый город

Снег мягко поскрипывал под полозьями; подёргивая крупом, Машка трусила по дороге, прокладывая дорогу для остальных десяти саней.

— Дядько Митрич!!!

Двое великовозрастных балбесов бежали вдоль растянувшегося обоза к моим саням, ехавшими первыми. Я натянул вожжи, притормаживая.

— Ну и чего вам нужно, оглоеды?

Лица раскрасневшиеся, весёлые.

— Батька спрашивает, не пора ли на ночлег становится, а то скоро совсем стемнеет.

Я глянул на небо. Пожалуй пора. Ещё костёр, перекусить, посидеть последний вечерок, а завтра с утречка выдвинутся в город, доложится барону, отдать налог в казну. Да и по стопочке пропустить не помешает. Вон, Беспутый, с утра с фляжкой разговаривает и никто ему не указ. Ребята терпеливо бежали рядышком, схватившись за края саней, и стараясь притормозить их. Протянув их вожжами по рукам, я для порядка ругнулся и сказал:

— Через четверть часа с дороги свернём, а там минут десять и стоянка откроется. Там и переночуем.

Ребята побежали в другой конец обоза.

Через полчаса сани втягивались на большую поляну и становились кругом. Всей толпой пробежавшись по полянке туда — обратно раза три, чтобы утоптать снег, народ рассосался. Каждый делал своё дело. Матуш, высокий и худой, схватив колокольчики и арбалет, отправился к съезду с дороги. Семён, отправив его, шуганул молодёжь в лес за дровами. Влад и Угрюмый занялись лошадьми. Михась и Джани выстраивали сани, да насыпали защитный круг из маленького мешочка. Беспутый, обустраивал костровище. Я достал мешок с припасами и, расстелив на пне чистую тряпочку начал готовить ужин. Зачерпнув с краю поляны снег, я достаточно быстро натопил воды в чистом котле (правда снега пришлось добавлять несколько раз). Пока костерок разгорался, я достал свой старый засапожный нож, похожий на кухонный, с почерневшей, треснутой рукояткой, стянутой парой колец, чтоб не развалилась, да ещё точёный только с одной стороны; достал кусочек сала и быстро покрошил его в другой котелок. Сало начало шкворчать и пузыриться. Разрезал пару луковиц и крупно покрошил их в пузырящееся сало. Достал из сумки остатки окорока, осмотрел его со всех сторон. Да, ещё на раз, видимо растянуть не получится. Аккуратно срезал мясо с кости, а кость положил в кипящую воду. По поляне поплыл густой мясной запах. К тому времени все закончили работу и начали собираться у костра, потихоньку копошась по саням, обустраивая спальные места и проверяя застывшие за день арбалеты. Я соорудил большой бутерброд с мясом и отправил Сергуньку к Матушу:

— Сходи отнеси, да смотри обрезки не сожри по дороге, а то знаю я тебя…

Не дослушав, тот рванул с места, как будто за ним глорх гнался.

Санька, тоже было намылился вслед приятелю, но подошедший Семён осадил его:

— А ты куда собрался?! Дрова, вон, помоги Беспутому сложить. Тот улыбнулся и ответил:

— Пусть лучше Митричу поможет. Жрать охота, а от таких запахов кишки к спине прилипают…

Я тоже улыбнулся в усы, но ничего не сказал. Покрошил мясо с окорока, оставив два крупных куска, и отправил его вслед за салом, тоже шкворчать и плеваться. Решив, что бульон наварился, я вытащил кость и отложил её в сторону. В кипящую воду отсыпал пшена из чистого холщяного мешочка, подумал, бросил ещё горсть и завязал мешок. Когда каша начала сыто булькать горячими брызгами, вылил из малого котла натопленное сало, получившиеся шкварки с жареным луком, и кусочки мяса с окорока. Хорошо всё перемешал. Потом достал из другого мешка подмороженный хлеб, распластал его на большие ломти и положил на горячий котёл отогреваться. Наломал в поставленный чистый котёл с кипящей водой пару кустиков сушёного зверобоя, подождал пару минут и передвинул на край костра, чтобы мелко — мелко булькал и не остывал, а сильнее заваривался.

Поставил туесок с солью, достал ещё пять луковиц, развалил их прямо так, не почистив, и глянул на Беспутого:

— И чё? Я уже вон, всё приготовил. А ты?

— В смысле? — не понял Беспутый, но глаза начали наливаться тревожной надеждой и ожиданием.

— Где стопочка под такой ужин, а?

Беспутый с безмолвной мольбой глянул в сторону Семёна. Семён секунду подумал с суровым выражением лица, потом брови разгладились и он разрешающе кивнул. Мужики, сидевшие до этой минуты затаив дыхание и с не меньшей тревогой наблюдавшие за исходом переговоров, одобрительно зашумели. Беспутый тенью метнулся к своим саням и приволок небольшой берёзовый туесок, с хорошо закрытой крышкой. Понюхав, он гордо объявил:

— Хлебный!

— Давай уже не тяни!

— Тебя как за смертью посылать.

Пока он разливал, я разложил кулеш по плошкам, положив сверху по два больших ломтя. Посмотрев на смотрящего на меня взглядом голодной собаки Михася, я бросил в его тазик ещё три ложки кулеша и добавил ломоть хлеба, в очередной раз подумав, что такого бугая под два с лишним метра ростом дешевле убить, чем прокормить. Глаза великана увлажнились и он прерывистым кивком поблагодарил меня.