Проклятый. Hexed

Раньше я носил с собой портсигар исключительно для того, чтобы угостить сигаретой такую женщину, как она, но постепенно обычай вышел из моды – теперь считалось, что, предлагая сигарету, ты подвергаешь человека опасности получить рак легких. Тем не менее я рассеянно похлопал по тому месту, где должен был находиться карман жилета с портсигаром, как во времена поздней Викторианской эпохи.

Последняя из польских ведьм, Роксана, так сильно стянула густые волосы серебряным кольцом, что они больше походили на шлем автогонщика, но на затылке превращались в роскошное облако локонов. Ее совиные голубые глаза внимательно смотрели на меня сквозь круглые очки. Она была в костюме с белой блузкой, в пурпурном пиджаке с подбитыми плечами, черных брюках и черных сапожках с острыми носами, которые я привык отождествлять с Малиной. Однако я тут же сообразил, что все они носят такие сапожки и у каждой есть пурпурная деталь в одежде, хотя в случае с Казимирой всего лишь брошь, которую она приколола к пиджаку над левой грудью.

Я представил Хала, поскольку некоторые ведьмы его еще не встречали. Он деловито вытащил из портфеля два экземпляра договора о ненападении и семь очень острых перьев, чтобы их подписать. Каждая ведьма и я взяли по перу и на кофейном столике, стоявшем перед диваном, разложили страницы договора для подписи. Ведьмы одна за другой кололи себя перьями в ладонь и подписывали договор кровью. Потом настал мой черед.

Сначала я некоторое время возражал против подписания договора кровью, ведь обычная ручка, с юридической точки зрения, делала договор легальным; я вообще не хотел, чтобы ковен получил мою кровь, и точка. Однако ведьмы громогласно возражали, и в конце концов я сдался. По законам магии такой договор накладывал на стороны серьезные обязательства и был более жестким.

– Люди постоянно забывают о законе, мистер О’Салливан, – заметила Малина. – В отличие от магических контрактов, те, кто нарушает их, живут после этого совсем недолго. Таким образом, подписание договора кровью нужно не только для нашей защиты, но и для твоей.

И все же, когда момент настал и шесть кровавых подписей темнели, высыхая, я колебался. Подписание такого договора противоречило тому, что я многие века считал «лучшей практикой», лишавшей ведьм возможности со мной покончить. Но, если честно, я не знал, как обойтись без их помощи, а мне был необходим мир для восстановления земли возле Хижины Тони. Боль от острого укола пера не проходила, но я не стал ее прогонять, и кровь потекла по ладони, пока я подписывал договор; мне показалось, что так будет правильно, я хотел все чувствовать.

Казалось, все в комнате испытали облегчение, когда я закончил, и на лицах ведьм появились улыбки.

Берта хлопнула в ладоши.

– Это нужно отпраздновать, – с улыбкой сказала она. – Кто хочет шоколад и шнапс?

Ее предложение все сочли превосходным, и она со счастливым видом направилась на кухню. Остальные ведьмы подошли, чтобы пожать руки мне и Халу, они благодарили нас за дальновидность и желание сотрудничать; говорили, что никогда не чувствовали себя такими ценными и уважаемыми и тому подобное.

Берта принесла на подносе горячий шоколад, шнапс и свежеиспеченное домашнее печенье. Малина свернула свой экземпляр договора, Хал положил мою копию в портфель, чтобы Берта смогла поставить поднос на кофейный столик. Половина ковена устроилась на диване, остальные придвинули стулья с другой стороны, так что получилось нечто вроде неровного эллипса. Все держали в руках чашки с горячим шоколадом, апельсиновые и кардамоновые свечи весело мерцали вокруг. Обстановка напомнила мне старую европейскую кофейню, вот только здесь было гораздо больше пурпурного, чем принято в Амстердаме или Париже.

Я похвалил Берту за шоколад, а потом попросил:

– Расскажите мне про die Töchter des dritten Hauses.

Лица ведьм стали серьезными.

– Что ты хочешь знать? – ровным голосом спросила Малина, но я видел, что она с трудом сохраняет спокойствие.

Казалось, она с трудом сдерживала гнев и даже не пыталась скрыть от меня свои чувства.

– Не могла бы ты рассказать, почему они вас ненавидят? – спросил я. – Ты говорила, это началось во время Второй мировой войны, но я практически ничего не знаю о том, чем ты тогда занималась. Ты открыла мне очень мало во время нашей первой встречи.

– А что именно я тебе тогда рассказала?

– Вы все встретились в Польше во время блицкрига, – ответил я. – Потом, когда прошло некоторое время, оказались в Америке.