Проклятый. Игра с огнём

– Еся, ну и кто из нас сумасшедший? – Он рассмеялся, качая головой, а Еся зашла ему за спину, чтобы посмотреть, как будет работать мастер, которого звали Тимур. От вида исцарапанной спины Глеба ей стало не по себе, но Тима, кажется, совсем не обращал на это внимания.

– Оу. У тебя уже есть тату? – Только сейчас, хорошо присмотревшись, Есения увидела крошечные буквы, идущие точно по линии роста волос на затылке.

– Да. Мaledictionem. Означает «проклятие». Сделал её в шестнадцать, когда понял, что проклят.

Он сказал это таким обыденным тоном, что Еся сразу поняла – Кузнецов не шутит. Нет, он действительно считает, что проклят.

– И что это за проклятие? – осторожно поинтересовалась она.

– Да так, старая история. Не интересная. Ты не передумала насчёт тату?

– М-м-м. А можно мне маленькую букву «m»? Тоже на затылке.

– Что она будет означать?

– Часть твоего «проклятия». Я хочу взять его на себя.

– Сумасшедшая? – Он вскинул на неё взгляд, и Тима поспешно убрал машинку.

– Почему? Хочу делить с тобой всё.

– Потому что такими вещами не шутят.

– А я и не шучу. Ты против?

– Да. Это то, от чего я хочу тебя защитить. Пока не получается.

– Ты будто о себе.

– Да. Я о себе. Но давай потом.

– Хорошо.

Она уселась на диванчик, устроившись на нём с ногами, и стала просто смотреть на Глеба. Безумец, который заразил её этим сумасшествием. Он был дико сексуальным даже сейчас. В джинсах, обтягивающих мускулистые бёдра, с обнажённым торсом и склонённой головой. Снова пришло сравнение со зверем на цепи, которого она никогда не сможет удержать. И не захочет. Потому что он хорош на воле. Главное, чтобы этой волей и была она. И его личным проклятием, от которого он никогда не захочет избавляться.

– В общем, план прост. Я буду разговаривать с Сергеем первым.

– У вас это называется «набить друг другу морду».

– Я надеюсь, до этого не дойдёт. Когда мне станет ясно, что беседа с ним никакой угрозы для тебя не представляет, заберём твои вещи, а потом разведёшься с ним и переедешь ко мне.

– Всё гениально! Прямо как по нотам! – притворно восхитилась Есения, доедая самый вкусный в мире салат. Сразу после тату-салона они переместились в один из круглосуточных ресторанчиков, где оказались единственными посетителями. Только вдохнув аромат свежей выпечки, Есения поняла, насколько проголодалась.

– Да нормально всё будет, вот увидишь. – Глеб, заметно успокоившись, принялся за стейк, предварительно хорошенько его посолив. – У вас же совместно нажитого не так и много? Да даже если и много – нам чужого не нужно. Сами заработаем. Точнее, я. С этим проблем не будет.

– Кузнецов, перестань переводить всё в материальную составляющую. Для меня самое главное не обидеть Сергея. Хотя, кажется, я поздно спохватилась.

– Жалеешь о том, что сделала?

– Нет. Ни капли.

– О чём тогда переживаешь?

– Он не ожидал подобного удара. И не заслужил его.

– Жизнь – жестокая штука.

– Я уже это поняла.

Эти беседы лишали её покоя, но и не говорить о случившемся Еся не могла. Уже завтра утром они поедут обратно в Питер, где им предстоит столкнуться с суровой действительностью. А суровая действительность Есении состояла в том, что она выставила идиотом собственного мужа, уважаемого человека, который работал над очень важной сделкой. Причем выставила таковым перед его партнёрами. Если он её простит и всё пройдёт гладко – он вообще святой человек.

– И всё же ещё раз: жалеешь о том, что сделала?

– Я же сказала – нет. И хочу, чтобы ты не жалел.

– Нет. Надо было ещё раньше тебя выкрасть.

– Прямо с дачи Колесниковых?

– Как вариант.

– Представила изумлённые лица публики.

– Люди падки на чужие мексиканские страсти. Потому что своих боятся.

– Зато у нас с тобой их с перебором.

Еся выпила полстакана воды и побарабанила пальцами по столу.

– Где мы будем жить?

– Если хочешь, останемся в Питере. Если не принципиально – давай в Москву переберёмся.

Скажи кто-нибудь Есении Стрельцовой ещё месяц назад, что она будет сидеть с мужчиной, которого знает чуть больше двух недель, в ночном ресторане Москвы и всерьёз обсуждать развод с мужем и переезд в столицу, она бы покрутила пальцем у виска. А сейчас, когда Глеб смотрит на неё выжидающе, а она собирается совершенно спокойно ответить на его вопрос, который поменяет всю её жизнь, ей кажется это совершенно нормальным.

– Твою маму нельзя вылечить?

– Нет.

– Почему это произошло?

– Никто не знает причины.

– Так жаль. Она красивая.

– Да. Самая красивая на свете. Ей осталось недолго. Альцгеймер не даст ей шанса.

Он сказал это совершенно спокойным тоном, от которого по телу Есении прошёл озноб. Со своими родителями она виделась редко – как-то так сложилось, что они сильно отдалились друг от друга, когда она выросла. Но если бы она знала, что отец или мать неизлечимо больны и им осталось совсем немного, наверное, сошла бы с ума.

– Хорошо. Не в том смысле, что не даст шанса, а по поводу Москвы. Будем жить здесь. К твоей маме поближе.

– Спасибо.