Проклятый. Миры Лунасгарда I

Те, кто не стоял в дозоре, не спешили расходиться по шатрам. Ужинали сухими лепешками, оливками, сыром. Если удавалось купить у крестьян пару овец или подстрелить оленя, над кострами аппетитно шипело мясо. Потом из рук в руки переходили кожаные бурдюки с крепким вином и звучали песни. Кар, удобно устроенный на свернутых попонах, слушал, закрыв глаза. В песнях аггаров слышались отзвуки далекой грозы и готовность к смертному бою, тоска и странная, упрямая радость.

Какой бы ни была вера еретиков, за все время Кар не видел знака против колдовства. Ни страха, ни отвращения к проклятому отродью. Но никто и не притворялся, как случалось при дворе, что не видит отличий Кара. «Ты другой, – казалось, говорили их взгляды, – ну и что?» Если племя гонимых и сохранило ненависть к колдунам, обращать ее на Кара они не собирались. И за все время путешествия с ним ни разу не говорила тьма.

Дингхор часто садился рядом. Он мастерски обращался с ранами, отчего Кар и принял его поначалу за простого лекаря. Но, заметив, какое почтение проявляют к Дингхору остальные, понял ошибку.

Вождь расспрашивал о жизни при дворе, о матери, об императоре Атуане. Кар без утайки рассказал про ночь убийства, лишь то, как он выбрался из города, осталось недосказанным. Аггары – у костра собрались почти все, кроме дозорных – слушали с интересом, но без удивления. Кар чувствовал – ему верят.

– Оставайся с нами, парень, – сказал Чанрет, при первой встрече не слишком дружелюбный. – Куда тебе еще? Глядишь, и будет случай отомстить.

– Мы не ищем мести, Чанрет, – мягко возразил Дингхор.

Чанрет оскалился – блеснули крупные белые зубы:

– Не вечно так будет!

– Мы говорили об этом, – терпеливо сказал Дингхор. – Не начинай снова.

Резко вскочив, Чанрет зашагал к темным буграм шатров. Вождь проводил его взглядом.

– В одном Чанрет прав, мальчик, – сказал он. – Ты можешь остаться, если хочешь. Жизнь наша трудна и полна опасностей, ты разделишь их с нами – так же, как кров и пищу.

Кар долго молчал.

– Спасибо вам, – сказал он, наконец. – Я не знаю.

– Не торопись, – согласился Дингхор. – Пока не заживут раны, ты наш гость.

В костер подбросили веток. Пламя загудело, переваривая новую пищу. Аггары постепенно расходились по шатрам.

Кар поудобней, и глаза сами закрылись. Принять предложение Дингхора? Разделить трудности, кров и пищу… Вождь не лжет, не лукавит. Но в этом и кроется опасность – не для Кара, для аггаров. Опасность проклятия, тьмы, что прямо сейчас молчит рядом. Как можно навлечь беду на тех, кому обязан жизнью? И все же…

Вернулась привычная дремота. Кара полуотвели-полуотнесли в шатер. Засыпая на мягкой войлочной подстилке, он слушал тихую перекличку часовых, и ему было хорошо.

Погода стояла теплая, лишь тяжелое, не по-летнему низкое небо да огненные всплески в зелени дубов напоминали, что праздник Благодарения миновал. Ночами ветер разбрасывал над землей колючую прохладу, днем же Кар обливался потом за нагретыми стенами повозки. Безделье теперь выводило его из себя. Намучившись, Кар попробовал убедить Дингхора, что может ехать в седле, – и в тот же вечер получил двойную дозу сонного снадобья, отбившего всякую охоту спорить с пожилым вождем.

Леса постепенно сходили на нет, все шире пролегали между ними травянистые луга. Ручейки оживляли их звонкой песней. Лошади прибавляли шаг, словно им, как и всадникам, не терпелось вернуться домой.

Казалось, Империи не будет конца, но вот уже раскинулись вокруг владения герцога Сориана – Тосс. Остался позади столичный город, носивший то же имя. Одна за другой мимо проплыли две деревни – Кар узнавал их только по запахам навоза и печного дыма, – и снова потянулось звенящее безлюдье, стук копыт, бряцанье сбруи, шорох ветра в траве да стрекот кузнечиков. И ликующая мысль: он спасен. Он пересек Империю от центра до окраины, и его не схватили.

В тот день на ночлег стали поздно, когда угасли уже последние отсветы заката. У группы широких разлапистых ив чернели старые пятна костров, лежали аккуратными кучками дрова. Рядом из углубления в земле бил родник, заботливо расчищенный и выложенный камнями.

Опираясь на костыль, что выстругал вчера на привале хмурый и отчего-то смущенный Чанрет, Кар привалился к дереву. Подставил лицо ветру. Тот крепчал, сдувая назойливых комаров и заставляя дым стелиться у самой земли. Заход солнца не принес темноты, в сером полусвете различался травяной простор вокруг лагеря, темные пятна далеких деревьев. Кар смеялся, глотая запахи трав и дыма. Империя позади. Он выжил. Он победил – жрецов и придворных, солдат и охотников за императорским золотом, суеверных горожан, бродячих разбойников, собственную боль и страх…

Все правильно, подумал он. Пятнадцать лет – слишком рано для смерти. Пусть ноют раны, им хватит времени зажить. Пусть обида хранится в душе, как в тайнике, до лучших времен. Правду сказал Чанрет, еще будет случай отомстить. Будет, потому что Кар жив. Жив, жив!

Подошедший за дровами аггар с удивлением оглянулся, услышав смех раненого колдуна.