Проклятый рай, или Гаити в 1793 году

Здесь в колониях, расовые различия были возведены в степень классовых, малейший оттенок в цвете кожи, нюанс в примесях крови, легкое отличие в происхождении играло в жизни местных жителей роль главную и решающую, приближая либо к правящим, либо к угнетенным.

Цветное большинство, без малого 90% населения острова между собой также делилось на рабов и малочисленную прослойку свободных.

В отличие от владений Англии и США, в колониях Франции мулаты и люди еще более смешанной крови были юридически отделены от чернокожих, в массе своей они были свободны, но прав равных с белыми мулаты всё же не имели.

В колониях европейцы разработали даже специальную терминологию для обозначения всех возможных вариантов происхождения: «гарифы» – дети коренных индейцев и чернокожих, «квартероны» – дети белого и мулатки, «терцероны» – дети белого и квартеронки и т.п. Все эти «квартероны» и прочие, внешне белые, считались условно « цветными» за сам факт наличия в их жилах смешанной крови и также подвергались унижениям дискриминации.

Делились эти люди еще в одном отношении: франкоязычные выросшие в смешанной афро-французской креольской традиции уроженцы острова – «антильянос» и люди, привезенные с западного побережья Африки.

Белые Сен-Доминго приняли революцию во Франции в штыки, она грозила разрушить самые основы колониального порядка и отменить рабство и неравенство рас.

Защитники рабства в Национальном Собрании представлены молодыми аристократами братьями Ламет, сами бывшие владельцами плантаций на Сен-Доминго, позднее к ним присоединился жирондист Бриссо.

Доктор Марат принципиально порвал всякие отношения с прежним товарищем из-за измены последнего в важнейшем вопросе об отмене рабства и равноправии свободного цветного населения французских колоний.

Ведь не зря молодой депутат от Арраса Робеспьер сказал в Национальном Собрании: «Лучше лишиться колоний, чем принципа!». Он имел в виду принципы демократии, отвергающие рабство и все виды угнетения человека по каким-либо признакам, будь то социальное происхождение или цвет кожи…

Робеспьер хлёстко называл идеи расового «превосходства» европейцев над народами колоний идеями «дворянства белой кожи».

Плантаторы дерзко заявили, что не подчинятся решениям Парижа и будут жить автономно, сохраняя верность королевской власти и устои рабства.

Первыми пришли в движение мулаты, они считали себя прослойкой, отдельной от чёрных и поэтому ими была поднята не тема отмены рабства, а лишь уравнение мулатов в правах с белыми и новые выборы. Среди лидеров выделялся Венсан Оже, молодой мулат, получивший образование в Париже.

Взбешённые плантаторы пресекли выступления и устроили для их руководителей, в их числе жутким образом погиб молодой Оже средневеково-зверские казни, подчеркнув этим, что «демократия, равенство и братство» касаются только белых!

Восстание чёрных рабов началось в августе 1790 года под влиянием идей французской революции.

Интересно при этом, что африканцы и чёрные антильянос редко выступали вместе со своими полукровными соплеменниками, часто убивали их вместе с белыми, так как мулаты иногда бывали и надсмотрщиками на плантациях и даже владельцами рабов, больше того, желая угодить белым и выгадать себе новые послабления, скверно относились к чернокожим.

Положение мулатов было двойственным, белые называли их – «полу-негры», для чёрных и для самих себя они «полу-белые»!

Сумятица усугублялась тем, что на Сен-Доминго белые плантаторы – аристократы представляли собой еще и партию французских роялистов, а малочисленные местные республиканцы из белых и чёрные рабы воодушевлялись новыми идеями свободы, равенства и братства.

Жак Буарди сумрачно склонился над столом. Он не любил эти воспоминания, посёлок Лемуан под Леоганом, где жили семьи освобождённых рабов. Ни малейшей ностальгии и теплоты не пробуждали в молодом человеке эти воспоминания о сумеречном существовании детских и юношеских лет. Жители посёлка, как наёмные рабочие трудились на плантации своего бывшего хозяина за жалкие гроши, от которых отказался бы и белый крестьянин.

Лемуан, каким он навсегда запомнился Жаку… Убогие домишки, огороды, вечно размытые ливнями дороги, грязи по колено, вечный голод и вечные унижения, никаких надежд. Невозмутимые лица, бронзовые и чёрные маски, за которыми и усталость заезженных вьючных животных, и терпение мучеников, и непримиримая ненависть. Что видит чужак со стороны? Ровно ничего. Подчёркнутая услужливость, белозубые улыбки и низкие поклоны: «Да, месье, слушаюсь, мадам…»

Чем хуже живет Лемуан, тем чаще слышны по вечерам народные песни и жёсткий ритм барабанов. Уголки полных губ Жака чуть насмешливо изогнулись. Только белые думают, что петь и танцевать можно исключительно от радости, от сытости и довольства жизнью. Танцуют? Значит еще живы, есть еще жизненные силы, жива душа народа. Только ли для того, чтобы терпеть дальше? У потомков африканцев танец способен выразить любые человеческие чувства, выплескивая в мир как радость, так и горе, как любовь, так и гнев… Это искусственное оживление Лемуана, как смех сквозь слёзы…