Проклятый ректор

Фарлаг задумчиво покрутил шкатулку в руках, потом положил на ее крышку ладонь и прикрыл глаза, но тут же отдернул руку и тихо выругался. Ему пришлось положить шкатулку снова на диван, чтобы освободившейся рукой сжать фокусирующий артефакт.

– Сэр, если вы еще недостаточно восстановились, может быть, не стоит? – осторожно предложила я, за что получила удивленный и немного даже оскорбленный взгляд. Я тут же попыталась объяснить: – Просто вы говорили, что расходование магического потока может спровоцировать приступ…

Он криво усмехнулся, вспомнив, когда я могла такое услышать.

– Не бойтесь, Роук, два дня подряд у меня приступы не случаются. На неделю как минимум я от них избавлен.

Меня это не слишком утешило: переживать такое раз в неделю казалось мне ужасным. Пока ректор пытался определить тип заклятия, я задумалась о том, от чего зависит его обращение ко мне: он называл меня то по имени, то по фамилии, то добавлял вежливое «госпожа», то внезапно переходил на «ты».

– Не могу определить, – через какое-то время сдался Фарлаг, откладывая шкатулку в сторону. – Что-то очень мощное, возможно, даже темное. Мне оно не под силу.

Я не смогла сдержать разочарованный вздох, и Фарлаг снова покосился на меня… немного обиженно.

– Зато могу сказать, что внутри бумага, вероятно, письмо или какой-то документ, жидкость и что-то похожее на браслет или ожерелье.

Его слова заставили меня задуматься, и в этой задумчивости я тоже потянулась за чаем, а потом и за печеньем. Браслет или ожерелье меня мало интересовали, а вот предполагаемое письмо – очень сильно. И жидкость. Что это могла быть за жидкость?

Фарлаг тем временем взялся за жестяную коробку и первым делом снова посмотрел на обгоревший портрет моей мамы.

– Вы очень похожи.

Его слова удивили меня. Чаще люди говорили, что я совсем не похожа на мать. И на родителей вообще. Теперь я полагала, что внешностью пошла в родного отца.

– Да нет… – осторожно возразила я, боясь его снова задеть. – У нас совсем разные черты лица.

– Черты – возможно, – ничуть не смутился он. – В этом я не силен. Но у нее такие же светлые волосы и голубые глаза, выражение лица очень похоже. Вы улыбаетесь совсем как она на этом портрете.

Не знаю почему, но его тон отозвался во мне приятным теплом, которое разлилось внутри. Я даже неосознанно придвинулась ближе, словно хотела тоже взглянуть на портрет, который он держал в руках, хотя я и так знала его до мелочей.

Фарлаг отложил портрет и заглянул в мешочек, в котором хранилось ожерелье с мелкими стеклянными бусинам, вытащил их на свет и несколько секунд внимательно разглядывал.

– Симпатично, дешево, но ваша мать этим очень дорожила: я чувствую следы заклятия стазиса, а его обычно накладывают, чтобы вещь не испортилась со временем. Странно только, что оно не развеялось после смерти вашей матери. Видимо, было использовано усиление из независимого источника – другого магического потока. Она очень дорожила этой вещью.

– Мне кажется, это подарок от любимого человека, – немного смущенно озвучила я свою догадку, на этот раз утягивая из вазочки конфету. – Возможно, это единственное, что осталось у мамы от первой любви. А может быть, и последней.

Он снова покосился на меня и тихо фыркнул.

– Ох уж эти романтические натуры.

Мне не понравился его осуждающий тон в адрес мамы, поэтому у меня против воли вырвалось:

– Сказал человек, который хранит на видном месте свадебную фотографию, хотя его жена живет с другим…

Я осеклась, но было уже поздно: на этот раз Фарлаг не просто покосился на меня, а повернулся и посмотрел в упор. Я думала, он меня выгонит, но на его лице появилось выражение, подозрительно похожее на одобрение.

– А вы кусачая, Роук. Мне это нравится. Куда больше, чем тихая, смущенная и что-то невнятно бормочущая версия вас.

– Хоть что-то вам во мне нравится, – недовольно буркнула я, но испачканные в подтаявшем шоколаде пальцы несколько смазали впечатление от моего тона, и Фарлаг рассмеялся.

– Все переживаете, что я назвал вас недостаточно привлекательной?

Он уже убрал ожерелье на место и теперь взялся за обрывок листа с ингредиентами снадобья. А я успела облизать пальцы и сделать глоток чая, поэтому холодный и независимый тон на этот раз получился у меня гораздо лучше:

– Мне абсолютно все равно, что вы думаете о моей внешности, сэр.

– Правда? – он лукаво улыбнулся. – Жаль, а я хотел сказать вам, что вчера на балу вы были исключительно очаровательны.

Я почувствовала, как сердце вдруг забилось быстрее, а губы дрогнули, пытаясь расползтись в довольной улыбке. Я скрыла ее за чашкой, которая оказалась уже почти пустой. Ректор тем временем вздохнул.

– Ваша мать была мастерицей по части загадок. В этом списке почти не за что зацепиться. То есть с таким набором ингредиентов может быть около сотни снадобий. Не понимаю, зачем она могла его хранить?

– Сто двадцать четыре, – педантично поправила я. – Это только тех, что есть в большом справочнике.