Проклятый ректор

– Наверное, дверь кабинета не запер, но только кому я мог понадобиться в такое время?

– Может быть, это из комнат?

– Там никого нет, – он бросил взгляд на часы, – Алисия уже должна была вернуться в Аларию.

– Она не остается на ночь? – не удержалась я от вопроса.

Фарлаг одарил меня насмешливым взглядом, под которым я смутилась.

– Она никогда не остается, навещает меня только на несколько часов. Мы вместе обедаем, ужинаем, а потом она возвращается к себе. Вы же слышали ее слова, – едко добавил он, – на ночи с ней у меня нет сил.

Я смутилась еще больше и принялась пристально разглядывать собственную сумку, которую и так прекрасно знала. Обсуждать с ректором его интимную жизнь с женой – точнее, ее отсутствие – было как-то уж совсем неудобно, поэтому я спросила:

– Сэр, я пойду?

– Да, конечно, идите. Завтра после ваших занятий навестим Блэка.

Я кивнула и торопливо покинула его гостиную и через кабинет вышла в коридор. На Фарлага я так больше и не осмелилась взглянуть.

Даже в коридоре я продолжала смотреть строго себе под ноги, поэтому профессора Арта заметила только в тот момент, когда уже столкнулась с ним.

– О, простите, сэр.

– Лучше бы тебе вернуться на ту ферму, с которой ты вылезла, – неожиданно зло прошипел он. Я так удивилась, что вскинула на него вопросительный взгляд. Его лицо было перекошено от ненависти. – Я знаю, зачем ты здесь. И имей в виду: этот номер у тебя не пройдет, деточка.

Сказав это, он развернулся и ушел, а я еще с минуту растерянно стояла посреди коридора, ничего не понимая.

* * *

Этот день вымотал меня настолько, что, возвращаясь к себе, я мечтала только о горячем душе и сне. Даже мысль о том, чтобы принять ванну, я отмела, боясь уснуть прямо в ней.

Я собиралась проскользнуть в свою спальню как можно незаметней: после утренней конфронтации нам с Реджиной удавалось весь день не пересекаться, я надеялась так его и закончить. Однако, оказавшись в нашей общей гостиной, я услышала громкие рыдания, которые доносились из спальни соседки. Дверь в ее комнату была чуть-чуть приоткрыта, поэтому я хорошо слышала, как она плачет.

Первым моим порывом было просто пройти мимо. В конце концов, мы не были подругами, причем не по моей вине, утешать ее я не обязана. Но потом я вспомнила, как сама этим утром лежала поперек собственной постели, чувствуя себя одинокой и несчастной. И как мне хотелось, чтобы нашелся хотя бы один человек, который мог бы меня пожалеть, сказать пару ободряющих слов.

Поэтому после недолгого колебания я все же подошла к ее спальне, осторожно толкнула дверь и заглянула внутрь. Реджина лежала на постели, обняв подушку, и ревела так горько, что я ей позавидовала: если бы я так могла, то вся та горечь, что я испытывала, наверняка уходила бы через слезы.

– Джина? Что случилось?

– Уйди, фермерша, видеть тебя не хочу! – огрызнулась она и заплакала еще сильнее.

Я зашла в комнату, подошла к кровати. Реджина лежала спиной к двери, поэтому не заметила этого и ощутимо вздрогнула, когда я села рядом и коснулась ее плеча.

– Если ты из-за Алека, то успокойся. Он весь твой, у меня нет к нему никаких чувств и никакого желания заводить с ним отношения.

– Дура! – сквозь слезы бросила Реджина. – Какая разница, какие у тебя желания? Он уже на тебя глаз положил. Я три года на него потратила! И он был бы моим, если бы ты тут не появилась!

Она не поворачивалась ко мне, огрызалась через плечо, все ее тело сотрясалось от рыданий. И вроде бы мне следовало обидеться на ее слова, но почему-то я не испытывала к ней ничего, кроме жалости.

Я погладила ее по плечу и, как ни странно, она не попыталась сбросить мою руку.

– Чего я не понимаю, так это почему ты так убиваешься по нему? И зачем потратила на него столько времени? Ты же очень красивая. Из хорошей семьи. Половина наших сокурсников головы сворачивают, глядя тебе вслед. Выбрать могла бы любого. Может быть, я не права, но мне не показалось, что ты так уж сильно влюблена в Алека.

Рыдания Реджины чуть затихли. Она уже не вздрагивала так сильно, но продолжала всхлипывать.

– Много ты понимаешь, фермерша, – снова огрызнулась она, но на этот раз как-то вяло. Это уже даже не казалось обидным, просто смешным.

– А еще я, знаешь, чего не понимаю? – я даже улыбнулась, когда этот вопрос внезапно пришел мне в голову. – Почему вы все говорите «фермерша» с таким выражением, словно это какое-то ругательство?

Реджина замерла и теперь перестала даже всхлипывать. Какое-то время она лежала молча, а потом едко поинтересовалась:

– А разве это не звучит обидно?

– Не для того, кто вырос на ферме, – усмехнулась я. – Это все равно, что пытаться задеть тебя, называя блондинкой. Тебе обидно?

– Ты больная? Я и есть блондинка!

– А я и есть фермерша.

Реджина шмыгнула носом, потом вдруг села, все еще обнимая подушку, и насупившись посмотрела на меня. Ее всегда такое красивое лицо сейчас было испорчено красными пятнами и припухшими глазами.

– И что, тебе совсем не обидно это слышать? – с таким искренним недоверием спросила она, что я снова не удержалась от улыбки.