Проклятый (СИ)

- Ты так думаешь? – прохрипел оборотень, чуть сдвинув когти руки, пробившей грудь демона, и захватив ими сердце бывшего бога. – Мы в равном положении, Радогост. В любом случае ты умрёшь. – Когти Бера вонзились глубже, вспарывая комок, гонящий кровь по телу демона. Радогост даже не взвыл, он просто сдавил пальцы, ломая оборотню горло, в горящих подземным огнём глазах читалась лютая ненависть.

- Я умру ещё не скоро, а вот ты сейчас!

Из горла оборотня потекла кровь, в глазах потемнело, голос Радогоста отдалялся. Глупо, как глупо – единственное, что пронеслось в голове.

Он попробовал ощутить себя комком ледяного пламени, как было в битве с Перуном. Но, это действительно удавалось только в присутствии какого-нибудь бога, демон не солгал. Неужели на этом всё и закончится? Армии уже сдвинулись с места. Они пойдут туда, куда он указал, и погибнут, потому что только он знает, что делать дальше, а они будут ждать. Будут, не взирая на атаки армии Цареграда, которой, наверняка, не понравится такое соседство. На этом Бэр потерял сознание.

Он висел в пустоте, ощущая лютый холод, а рядом находились две силы. И незримо присутствовала третья, необъятная и действительно всемогущая. Бэр остро чувствовал её превосходство над всеми тремя вместе взятыми.

Голос заговорил:

- Белобог, Чернобог и Бэр, вы нарушили мой покой. Зачем?

- Отец, – в один голос вскричали две силы – мы защищались!

- А не вы ли породили его?

- Это ошибка, просто ошибка! Уже исправленная.

- А ты, Бэр? Зачем ты начал войну?

- Они погубили ту, которую я любил! Они губят мой народ! Боги не должны вмешиваться в жизнь людей! Я сражаюсь за то, чтобы уничтожить вас!

- Нас? Я Род! Я везде и всюду, я – сама вселенная. Меня нельзя уничтожить. Лишь в том мире, в котором родился ты, меня нет. Есть лишь эти двое, что должны вести всех людей ко мне. А тебя они уже привели.

- Какой ценой?! Я не просил этого, они не вели меня. Чернобог хотел лишь использовать меня как орудие в своей войне.

- И чего ты добиваешься?

- Свободы! Я хочу чтобы люди жили своим умом, чтобы сами отвечали за свои поступки, а ошибки и преступления не могли оправдать словами: «На то была воля божья»!

- Ты считаешь, что люди готовы для этого?

- Да!

- Хорошо, продолжайте войну. Кто победит, тот и прав. Ты Бэр не желаешь быть богом, и ты им не будешь. Ты остаёшься смертным, но метаморфоз завершён. Вся доступная тебе сила теперь в твоих руках. Сражайся!

Радогост так и не понял, почему его внезапно охватило нестерпимым светом и почему пальцы, сжимающие горло этого ненавистного Бэра сожгло в ледяном пламени. Камень под ним расплавился, поглотив обоих, потемнел застывая.

Едва рассвет белой ниточкой зародился на восходе, как Бэр, Димитрий и Оксана направились к землям, омываемым морем. Корчмарь подробно описал наилучший путь к Цареграду. Дальней предстояла дорожка: десять дневных переходов к Белой Веже, оттуда морем к Фасису, на галерах к Трапезунду и опять же морским путём до самого Цареграда. Всего выходило что морем придётся добираться неполных два месяца, учитывая пересадки с одних кораблей на другие и ожидание попутных. Бэр тихо ругался, представляя адскую скуку, что ожидает его во время плавания, но это был кратчайший путь, навряд ли кто отважится отправиться прямиком через море – все плавают вдоль берегов.

Ворон неустанно вбивал новыми подковами дорожные камни, оставляя за собой явственные ямки и крошку из голышей, не выдержавших богатырских ударов копытом, способным проломить череп воина даже через шелом. Белая кобылка Оксаны шла вровень с чёрным жеребцом, иногда игриво покусывая того за шею. Ворон фыркал, скалил острые зубы, но в отрыв не уходил. Конь Димитрия пристроился с другой стороны кобылки и иногда старался привлечь её внимание , но белошкурая красавица даже не глядела в его сторону.

Ярило мирно поджаривал зноем, иссушая, помимо губ всадников, ещё полмира. Небо горело чистой голубизной, не пуская к себе даже намёка на облачко, тем более, грозовую тучу, способную принести хоть капельку свежести. Трава жухла, кусты поникли, даже редкие деревья тоскливо обнажались, сбрасывая листву, чтобы не тянула соки.

Лёгкий ветерок чуть шевелил дорожную пыль, иногда глазу представала картина земли, словно сединой, посеребрённой едва видимыми нитями паутины. Последняя попытка лета отстоять свои права перед неумолимо надвигающейся осенью, скоротечная как женская молодость – бабье лето.