Прокол

— Да, таких поклонников у меня ещё не было. Ну, раз такое дело, спою-ка я вот что — и полилось вступление к, самой, пожалуй, романтичной песне Стаса Иванова «Говеро». Атональная диссонирующая мелодия сменилась красивым перебором и Димка негромко запел:

— Скарны сломали алмазные крылья у Властелинов Дня
— Скарны украли, а после разбили
— Всё, что есть у меня.
— Скарны хотели украсть мои слёзы, и утешать ими вдов
— Но я смеялся, зная, что ливни и грозы
— Уже не войдут в мой дом
— Говеро, Говеро…

Песня чем-то напоминала «Save A Prayer» давно забытых «Duran-Duran». Во всяком случае, Цою так казалось.

— Скарны явились ко мне прошлой ночью и украли мою любовь
— Скарны приходят, когда кто захочет
— И уже не вернутся вновь.
— Скарны берут то, что каждый из нас лишь лелеет в далёких снах
— Они даруют сказки младенцам, и уносят с собою в руках
— Говеро, Говеро…

Димка пел, закрыв глаза, и не видел, как горят глаза Кальмара на застывшем, чудовищно перекошенном лице, как рука Киборга с хрустом смяла комбез вместе с нагрудной бронепластиной. Димка пел.

— Скарны приходят каждую ночь, но я смеюсь им в лицо
— Скарны забыли, забыли напрочь
— Что я отдал уже кольцо.
— Скарны приходят и просят отдать то, что есть, и то, чего нет
— Но им у меня уже нечего взять, я смеюсь уходящему вслед
— Говеро, Говеро…

Димка замолчал и открыл глаза. В наступившей тишине было слышно, как ночной дождь тихонько поёт свою песню.

— Красиво — чётко выговорил Киборг. Селиван хлопнул Цоя по плечу и шумно попёрся куда-то вглубь своей берлоги, бросив через плечо, что пора бы уже и честь знать. Кальмар снизу вверх посмотрел на Киборга, тот степенно кивнул, затем махнул рукой Димке, прощаясь, и вышел в ночь и в дождь. Кальмар порылся в своём рюкзаке, достал что-то, замотанное в не самую чистую тряпку, и положил перед Цоем. Протянул руку для прощания. Димка осторожно пожал скрюченную птичью лапку, горячую и сухую. Ни страха, ни отвращения сталкер уже не вызывал.

Лязгнула, захлопываясь входная дверь, и тут же послышался грохот чего-то рассыпающегося и отборнейший мат.

— Какая б…дь тут понаставила на проходе! — разорялся Селиван. Цой дипломатично помалкивал, но смех так и рвался наружу сквозь сжатые зубы.

— А-а-а, разъе…сь ты зае…чим прое…м, х…путало ты лесное! Чуть не поцарапал! — возопил Селиван напоследок и нарисовался из узкого прохода. Димка не выдержал и загоготал.

— Смешно тебе — процедил Селиван.

Сталкер-завхоз протиснулся к столу и гордо продемонстрировал Димке аккуратный свёрток.

— На! Носи, т'скать, на здоровье. Для себя берёг, да не влезу уже, поди. Это мне от одного поклонника ракенрола досталось.

Цой развернул свёрток и восхищённо причмокнул. В его руках блестела никелированными поверхностями замков и бесчисленных клёпок отличная кожаная куртка-«косуха». Плечи и грудь покрывала мелкоячеистая титапластовая сетка, аккуратно присобаченная в качестве бронезащиты. Широкий пояс, тоже проклёпанный металлическими клёпками, служил также и подобием разгрузки, позволяющей разместить запасные магазины для пистолета, гранаты и ещё кучу всякой полезной мелочи. На спине клёпки образовывали надпись «Рок-н-ролл жив!», а спереди — «S.T.A.L.K.E.R.».

— Аччуметь! — выдавил Димка. — Спасибо, старик! Вот это подарок!

— Это пол-подарка — буркнул Селиван. — Меньшая половина. А вот тебе и бО льшая.

Селиван выпростал правую руку из за спины. И в этот момент у Цоя свет окончательно померк перед глазами. Потому, что Селиван протянул ему гитару его мечты. Нет, не гитару… ГИТАРУ. Gibson J-185. Добавить нечего. Просто молчать.

— Её зовут Гибсон. Можно говорить «он», не обидится. Бери! Теперь твоя.

Только теперь Димка понял, что имел ввиду тот вояка на «Янтаре». Селиван действительно не обидел. Если бы Цою сказали, ЧТО его ждёт в конце его прогулки в Лес, он бы ни секунды не колебался. За эту гитару не жалко было и душу продать.