Прокурор для Лютого

— Это пока проще. А завтра будет не проще, — поучал более опытный коллега. — Вон — новый Уголовный Кодекс должны ввести… Говорят — в Думе одна очень серьезная московская группировка депутатов подкупила, чтобы те проект завалили или хотя бы на доработку отправили, чтобы отсрочить. Да и менты теперь лютуют — с нами наобщались, опыта поднакопили… Другой подход нужен. Вон, Сухой, говорят, какое-то дело с наркотой затеял…

При упоминании о Сухареве за столом воцарилась неловкая пауза: этот человек давно пользовался на Москве самой скверной репутацией.

— Да ладно, пацаны, — Крест, на правах старшего, вмешался в разговор, предотвращая зреющий инцидент. — Мы чо тут собрались — развлекаться или о делах тереть?

Казан, теребя золотую цепь, неожиданно пробасил некогда популярный блатной куплет:

— Что это за сервис
Если нету баб?
Мне с утра хотелось,
А нынче вот ослаб…

— Ну, на тебя посмотришь, так сразу подумаешь: такой никогда не ослабнет. Такой как ты, способен институт благородных девиц превратить в институт Склифосовского… Сколько целок фуфлыжных на британский флаг порвал? — заржал блатной с выразительной мимикой.

— А я чо — считать буду, что ли? — со скрытым самодовольством хмыкнул атлет. — Я ж баб только в очко трахаю… Обыкновенно уже неинтересно.

— На зоне успеешь, — успокоил Крест примирительно. — Ладно, пацан, будут тебе бабы…

Ждать баб пришлось недолго: после первой перемены блюд в зальчике появилось штук десять красоток. Все, как на подбор — молодые, рослые, длинноногие, в мазовом прикиде, с улыбками, будто приклеенными к наштукатуренным лицам.

— Из театра моды взял, манекенщицы, — прокомментировал Крест, довольный собой. — Делают абсолютно все. Эй, Надя, — щелкнув пальцами, он схватил за ягодицы ближайшую к нему красавицу и, указывая в сторону Казана, спросил: — Вон, видишь, мой корефан сидит?

Та дежурно улыбнулась:

— Ага, дядя Сева.

— Так он в очко тебя трахнуть хочет.

— Прямо сейчас? — казалось, ничто не могло вывести платную красавицу из состояния душевного равновесия.

— Да ладно, Крест, пожру, тогда и трахну, — скривился обладатель золотой цепи. — Только не здесь, чтобы тебе да пацанам аппетит не портить.

— Да ладно тебе… За портьеру зайди, она, лярва, такие чудеса покажет! — подначивал питерский вор. — Или в рот. Надька — знатная минетчица. Сигарету выкурить не успеешь, как кончишь!

— А что, — старик, похожий на Крестного отца уже немного опьянел, — я когда в Таиланде был, так тамошние малолетки тако-о-е вытворяли! Сижу, значит, в ночном клубе, вискарем оттягиваюсь. Чувствую — кто-то ширинку расстегивает. Я скатерть приподнял, смотрю — девочка лет четырнадцати. Припала, как к мамкиной груди… Наверное, как от цицьки оторвали, так к другому и присосалась. Красота, бля буду!..

Народ пил и жрал, жрал и пил и, наконец, многих потянуло на подвиги и свершения. Девицы, окончательно раскрепостившись, принялись честно отрабатывать полученное от Креста лавье. Одни полезли под стол, дабы продемонстрировать, что они ничем не хуже таиландских малолеток; другие стриптиз; третьи, сдвинув со стола блюда, демонстрировали чудеса лесбийской любви в положении стоя. Оргия, немыслимая даже среди политической элиты времен КПСС, достигла предела разнузданности.

Гости — и татуированные, и нетатуированные — ржали от удовольствия, хлопали себя по ляжкам, живо комментируя происходящее.

И никто из них не обратил внимания, как привычно-невозмутимый официант поставил на свободный от лесбиянок и объедков край стола огромное блюдо, на котором возвышался жареный тетерев. Птица красовалась в оперении — будто бы живая.

Официант, обведя публику прищуренным взглядом, сразу же вышел на кухню…

Спустя какую-то минуту в зале прогремел взрыв — послышались истошные женские визги, звон посуды, стоны умирающих и ругательства. Затем прогремело несколько выстрелов: видимо, собравшиеся так и не поняли, что взрывное устройство было скрыто в жареной птице и потому стреляли наугад. Прогремел еще один взрыв, послабее, а потом все стихло…

Официант, добежав до черного входа, повернул торчащий в замке ключ, и тотчас же в полутемный коридор ворвались человек шесть с короткоствольными автоматами десантного образца. Двое трусцой побежали в холл — через минуту там раздалась короткая очередь; видимо, завалили шкафообразного швейцара.

Остальные бросились в зал.

Взору ворвавшихся предстало незабываемое зрелище: куски человеческих тел, перемешанные с дорогими блюдами, зловонные желтоватые кишки, свисающие с драгоценной хрустальной люстры, мозги, валяющиеся на полу…

Все были мертвы: было бы чудом, если после таких взрывов хоть кто-то остался жив.

Однако неожиданно в углу что-то зашевелилось — один из бойцов, пинком отбросив тонкую белую руку с наманикюренными ногтями, подошел к лежащему ничком старику голливудской внешности и стволом автомата резко перевернул его на спину.

Мужчина агонизировал: кровавая пена пузырилась на его губах, из перебитого горла вырывался тоненький свист…