Прокурор для Лютого

Оставалось одно — ехать или к одному, или к другому и устраивать разбор на месте. Но окунаться в черный омут метро, сидеть на дерматиновой скамье, истертой сотнями тысяч задниц москвичей и гостей столицы для такого красавчика в белоснежном костюме — не в кайф.

И тут, словно по заказу, рядом с ним остановилась салатная «Волга» — доброжелательный, улыбчивый водитель, опустив стекло, спросил:

— Куда тебе, командир?

Заводной взглянул на таксиста неприязненно — тот наверняка увидел в нем приезжего фраера, сейчас загнет сумму…

— В Тушино, — немного помедлив, сказал тот, на всякий случай выискивая глазами другие таксомоторы.

— Давай я тебя «на мартыне» повезу, — дружелюбно предложил таксист, имея в виду, что не будет включать счетчик, — у меня все равно смена кончается, на этой тачке домой поеду… И тебя заодно — вполцены. Дешевле тут все равно никого не найдешь.

Жадность, как известно, — понятие всеохватывающее. Жадность губит не только фраеров, но и людей серьезных, авторитетных — наверняка именно таким мнил себя Митрофанов.

— А сколько это получится?

Таксист назвал сумму — она не показалась Заводному большой.

— Ладно, давай…

Митрофанов уселся рядом с таксистом — «Волга», залихватски развернувшись, покатила в сторону Тушина…

Глава семнадцатая

Водитель салатной «Волги» с таксистскими шашечками оказался на редкость предупредительным и внимательным, чтобы не сказать услужливым — едва только пассажир в белоснежном костюме хрустел открываемой пачкой сигарет, таксист заботливо щелкал зажигалкой; едва тот лишь мельком взглянул на магнитолу — новенькую, явно дорогую для этой побитой тачки, — он уже вежливо поинтересовался:

— Что поставить?

— А у тебя что — на любой вкус, что ли, есть? — немного удивился Заводной.

— В нашем деле главное — угодить клиенту, — принялся объяснять водила свои взгляды на нелегкий таксистский труд. — Чтобы и тебе, и мне интересно было. А для клиента самое главное — грамотный сервис… Так что из музыки поставить?

— Ну, тогда… Тогда что-нибудь такое, мурчащее, — пассажир вольготно вытянул ноги и сделал характерный жест пальцами. — И погромче. Въезжаешь?

Сидевший за рулем понятливо покачал головой, улыбаясь чему-то, поискал нужную кассету, сунул ее в щель магнитолы, небрежно щелкнул кнопкой — сперва из динамиков послышался шелест ленты, а затем хриплый и доверительный голос запел, заурчал, с невероятными подвываниями, нарочито коверкая слова на хулиганский манер:

Зинка, как картинка,
С фраером гребет.
Дай мне, Сеня, финку —
Я пойду вперед.
Поинтересуюсь,
А что это за кент?
Видишь, как рисует?!
Зинка, это мент, я знаю…
Усики блатные,
Ручки крендельком.
Галифе штабные,
Серые на ём.
Сладкий опер ищет —
Ай, не бери на понт…
Только ветер свищет,
Зинка, это шмон, я знаю…

Что поделать — во времена всеобщего вырождения нравы падают, а интересы мельчают; нынешние дворовые тинейджеры бренчат на гитарах исключительно блатную романтику — в отличие от незамысловатых творений студенческой, походной да любовной лиры, столь популярной некогда у их родителей. Все, где надо, где не надо, гнут пальцы на уголовный манер, все трындят о каких-то неизвестных, но грозных бригадах и мифических авторитетах, с которыми якобы дружны. Наверное, пройдет еще совсем немного времени, и на школьных уроках музыки и пения будут изучать не Моцарта и Шостаковича, а Шуфутинского с Кругом.

Ровно гудел двигатель, салатная «Волга» быстро приближалась к Тушино, ловко маневрируя в перенасыщенном автомобилями центре Москвы.

То ли от этой уверенной езды, то ли от приятной хрипотцы голоса блатного менестреля Заводной немного успокоился. Ничего страшного, все образуется — вон, в Польше, когда он узнал о задержке дорожными ментами первой партии груза, очко сыграло…

И ничего, развели ситуацию.

К тому же, Коттон наверняка не знает, что его засекли, а это только на руку.

Машина, неожиданно резво обогнав микроавтобус, мгновенно перестроилась в левый ряд — многоопытный водитель в последний момент успел проскочить под стрелку светофора. По всему чувствовалось, что он отлично знает эту дорогу — наверняка Заводной успевал в Тушино раньше, чем планировал. Тут, на второстепенной улице движение было не таким интенсивным — теперь машина неслась, подпрыгивая на рытвинах.

Митрофанов покрутил ручку магнитолы — народный исполнитель заорал болезненно-надрывно, во всю пропито-прокуренную глотку:

Жизнь моя блатная,
Злая жизнь моя.
Словно сто вторая,
Мокрая статья…

— Не надо так громко, Заводной, — неожиданно произнес водитель.

Притормозив, «Волга» неожиданно юркнула в какой-то двор — пассажир, донельзя удивленный тем, что его погоняло откуда-то известно таксисту, застыл с открытым от удивления ртом.

— Ч-ч-что?..