Прокурор по вызову

Лепешкин перевел дух.

— Ну как бомба, Александр Сергеевич?! Водородная? Сто мегатонн? Или лажовая? Обида какая: до эфира новостей не поспеют ни опровержения, ни подтверждения.

Ошибаешься, Миша, успеют, подумал Хмуренко, но вслух ничего не сказал. Такую бомбу мог изготовить только один человек — Сосновский, больше просто некому в этой стране. А он на холостые заряды силы тратить не станет.

— Александр Сергеевич! Вы меня слышите? — заволновался Миша.

— Да.

— Лада нашлась. Я передал ей ваше указание, она сидит в Генпрокуратуре, караулит господина и. о. Дума обсуждает импичмент, заседание закрытое. Договорился про интервью с НДР на полвосьмого. Вроде все.

— Хорошо, я пока в Кремле. — Хмуренко отключил телефон, развернулся и зашагал по направлению к кабинету Братишко.

Турецкий. 15 апреля. 13.10

Все утро Турецкий просидел над рапортом для и. о. генерального, пытаясь протокольно-литературным языком выразить, что Хмуренко есть гад и любой мало-мальски порядочный человек ни за какие деньги не согласится иметь с ним дело, а он, Турецкий, человек порядочный. А значит, все, что там Хмуренко насчет него обещал миллионам телезрителей, есть грязная инсинуация.

Литературным языком не получалось.

От этого чудовищно утомительного занятия Турецкого отвлек счастливый Позняк.

— Ну что, отмазал тебя Грязнов? — поинтересовался Турецкий.

— Не понадобилось. — Позняк плюхнулся на стул и расплылся в довольной ухмылке. — В общем, я быстренько провел кое-какие следственные мероприятия, и все подтвердилось. Действительно, примерно месяц назад в этой же самой компрессорной был неописуемый случай. Скрыпник ночью заправлял баллоны угарным газом, и сторож это дело видел. Скрыпник ему наплел с три короба, и сторож про все давно забыл, а когда начали спрашивать, вспомнил.

— А откуда сторож знает, что это угарный газ, а не кислород и не воздух?

— Щас расскажу. Я поинтересовался у дипломированных химиков, как можно получить угарный газ. Оказывается, это не так просто. В идеале надо накалять, например, мел под давлением и без воздуха, где-то после тысячи градусов попрет СО, то есть угарный газ.

— А просто из выхлопа нельзя его набрать?

— В том-то и дело, что нельзя. Там вагон всяких соединений, а как раз СО мало, если просто выхлопами травить, будет вонять и никаких баллонов не хватит, чтобы целую комнату наполнить в нужной концентрации. Но Скрыпник как раз выхлопными газами и пользовался. Только он их обогащал, представляете? Из выхлопной трубы запустил шланг в бочку с водой, а бочка, значит, с крышкой и двумя дырками. В воде углекислота растворяется, а СО собирается над водой. Он его загонял в компрессор, прессовал, в смысле сжижал, и — в баллоны. Сторож эту конструкцию с машиной и бочкой видел, а Скрыпник сказал, что проводит эксперимент для глубоководного ныряния в Черном море, где полно сероводорода.

Замигала лампочка на селекторе.

— У Константина Дмитрича следователь Соколов, — сообщила секретарша Меркулова, — и Константин Дмитрич просил вас случайно заглянуть к нему минут через десять.

Турецкий удовлетворенно хмыкнул и запустил секундомер.

— А где Ильин?

— Ловит Русю. Мне присоединяться или есть другие боевые задания?

— Присоединяйся, — позволил Турецкий.

Выкурив сигарету и на одном дыхании закончив злополучный рапорт, Турецкий «совершенно случайно» заглянул к Меркулову.

— …Ваша преступная халатность едва не стоила жизни молодому сотруднику МУРа. Я полагаю, это основание для возбуждения в отношении вас дисциплинарного расследования… А, Сан Борисыч, заходи.

Соколов сидел как оплеванный. Ничего, в следующий раз он всяких Братишко и на порог не пустит. Если его самого, конечно, не вытурят из прокуратуры.

— Александр Борисович, тут товарищ Соколов недоумевает, почему Генеральная прокуратура вдруг заинтересовалась таким рядовым преступлением, как убийство какого-то Шестова, причем совершенным где-то в далеком Веледникове. Объясните ему, пожалуйста.

Что ж ты делаешь!!! — отчаянно сигнализировал бровями Турецкий. Мол, что я ему буду объяснять?! Но Меркулов сознательно не обращал на его сигнализацию никакого внимания. Пришлось хоть что-то сказать.

— Ну… дело об убийстве Шестова связано с тем, что расследую я, — многозначительно надул щеки Турецкий. — Но разглашать этот факт не в интересах следствия…

— Вы газеты читаете, Соколов? Телевизор смотрите? — иронично поинтересовался Меркулов. — Советую почитать и посмотреть. Совершите над собой небольшое усилие и подумайте, чьи имена сегодня упоминаются в связи с фирмой, в которой трудился Шестов и его убийца Скрыпник. Все, идите.

— Какие газеты, Костя, какой телевизор? На фиг ты меня подставлял? — возмутился Турецкий, когда Соколов поспешно удалился.

— Я тебя не подставлял, — усмехнулся Меркулов, — просто хотел, чтобы ты тоже почувствовал, как оно бывает, когда все вокруг всё знают, а ты один сидишь как болван…

— Опустился до мелких пакостей?

— Нет, доставил себе маленькое удовольствие. А насчет газет и телевизора я не зря его носом тыкал. Вечером разразится.

— Опять Хмуренко? Добрался-таки и до «Данко»?