— Не Хмуренко. Влезь в Интернет, там, на polit.ru новый скандал: через «Данко» и Резервный банк Оласаевых Ильичев якобы отмывал деньги от продажи оружия террористам, а Замятин их всех отмазывал.
— И кто это раскопал?
— Неуловимые мстители, — хмыкнул Меркулов.
— Сосновский, что ли?
— По размаху и безупречности подачи информации это на него очень похоже. Там все вплоть до номеров счетов. У меня вообще сложилось впечатление, что он это не раскопал, а сам, так или иначе, сконструировал.
— Контролировал «Данко» изнутри? — предположил Турецкий. — Точно, а шпионом был Скрыпник, который не только наблюдал, но и приворовывал. Как мы, однако, вовремя Лидочку оттуда выдернули, я прямо себя зауважал.
— Ну-ну, — буркнул Меркулов. — Дай бог, чтобы для нее эта эпопея действительно закончилась.
— А Хмуренко прижучили насчет свидетеля? — поинтересовался Турецкий.
— Нет. Руководство канала за него горой стоит. Упирают на то, что мы с ФСБ должны разбираться, а не с журналистами. Они, мол, не виноваты, что в стране силовики не могут друг с другом договориться.
Замятин. 15 апреля. 21.45
Он сильно озяб. День выдался не по-весеннему холодный и сырой. Ко всему, к вечеру пошел мелкий дождь. Прокурор укутался в плед в кресле напротив самолично растопленного камина и боролся с грустными мыслями: выпить граммов пятьдесят коньяка или воздержаться. В последнее время у него начала пошаливать печень. Пришлось принимать «карсил», что категорически исключало потребление любых доз спиртного, даже пива, иначе весь двадцатичетырехдневный курс лечения летел коту под хвост.
Поборовшись с самим собой еще какое-то время, Замятин подавил желание согреться коньяком, здраво рассудив, что здоровье дороже мимолетных побуждений, и негромко позвал:
— Будь добра, чая погорячее с лимоном.
Из кухни донесся мягкий женский голос:
— Володя, потерпи минуточку. Сейчас вскипит чайник.
Замятин поправил на ногах плед, поплотнее запахнулся. Равнодушно оглядел просторную гостиную.
Прислугу он сегодня отпустил. В доме с ним была только Она. Она приехала не так давно. Но обретенное уединение не принесло ожидаемого покоя и отдыха. Висела гнетущая тишина и выползающее из нее чувство нереального, чужого мира. Впрочем, своим этот мир никогда и не был.
Соседи по отдыху в «Архангельском» все сплошь были высокопоставленными государственными чиновниками. Не важно, военным или гражданским был хозяин, все дачи походили друг на друга как близнецы. Сперва Замятина удивляла некоторая внешняя и внутренняя необжитость, а кое-где даже запущенность многих домов. Но когда он и сам получил в личное распоряжение такой вот служебный загородный коттеджик, все стало предельно ясно.
Сегодня он особенно остро чувствовал, что никогда не был здесь хозяином, а так, временно прописанным жильцом. Сменится власть, и завтра-послезавтра тебя выселят. Так к чему благоустраивать жилье, которое могут отнять так же легко, как и давали. Ни к чему.
Женщины, правда, пытались создать домашний уют традиционными женскими средствами. Но казенный дух, въевшийся сюда за многие годы, не выветривался и незримо, но ощутимо присутствовал.
Нет одного хозяина — нет и порядка. Так и в многострадальной России. Все ее рвут, пинают, пользуются, а позаботиться некому. Нет одного и настоящего. Потому и бардак, потому и запустение.
Такие невеселые мысли одолевали Замятина, а скверная погода и разболевшаяся печень только поливали масла в огонь.
Из кухни донесся характерный свист. В отношении быта прокурор был консервативен и за городом. Все эти новомодные импортные электрические чайники не признавал. Обычный чайник со свистком оставался неизменным и единственно допустимым в процессе приготовления древнего напитка. Замятин считал себя чайным гурманом и его, чая, великолепным знатоком. Минимум шесть-семь сортов у него всегда было под рукой. К кофе, как человек немолодой, относился сдержанно, хотя тоже любил.
Она появилась бесшумно, как тень. Поставила на журнальный столик поднос с чаем и печеньем.
— Скоро будет готов ужин.
Замятин лишь молча кивнул. Он был глубоко погружен в себя.
Женщина так же бесшумно исчезла на кухне.
Его начала раздражать тишина, нарушаемая лишь слабыми звуками, доносящимися из комнаты, где она хозяйничала, предусмотрительно заперев дверь. Незаметно в руке оказался пульт дистанционного управления, и темный экран «Филипса» ожил яркими красками.
Замятин принялся беспорядочно переключать программы. Новостей нигде не было. Мыльные оперы и сериалы сменялись американскими боевиками и какими-то бестолковыми развлекательными передачами. Вот мелькнули кадры хроники. Палец прокурора повис в воздухе. Канал «Культура» крутил историко-документальный фильм о Второй мировой войне. Опять же — американский.
Авиация вермахта бомбила и расстреливала морские караваны союзников, направлявшиеся с военной и другой помощью в Советский Союз. А вот союзники уже преодолели Ла-Манш и высаживаются под ураганным огнем немцев в Западной Европе. Начинается их победоносно-освободительное шествие.