Прокурор по вызову

— Давно работаете с Замятиным? — весело поинтересовался Ильичев и ответил до того, как Турецкий сдулся. — Давно. Скольких генеральных вы пережили? Многих? Многих. Признайтесь, возникали ли у вас сомнения в высоком профессионализме и глубокой порядочности Замятина до этого неумело инспирированного скандала? Не возникали. — С Ильичевым даже щеки надувать не нужно было, он на реакцию Турецкого вообще не смотрел. Хотя для кого он разыгрывал эту беседу с самим собой, тоже было не понятно. Члены комиссии, которые это уже, очевидно, дважды слышали и уже устали от этого, на третий раз просто абстрагировались, занялись своими бумагами, газетами, калькуляторами, хорошо хоть не бутербродами. — Расскажите нам, как вы представляете Замятина-человека? Открытый, честный, бескомпромиссный, надежный товарищ, да? Или подлый, беспринципный негодяй без всяких понятий о морали и нравственности, нет? А Замятина-прокурора? Прекрасный юрист, правовед, профессионал высочайшего класса, да? Или выскочка, карьерист, прожектер, нет? Как вы относитесь к событиям? Правильно, с возмущением.

Словесного поноса Ильичева, без горячей поддержки коллег, хватило на этот раз только на четыре минуты. Коллеги же, оказывается, его полностью поддерживали, только выражали свою любовь к Замятину не так бурно.

— Вы ведете расследование по инциденту с видеозаписью? — в той же манере справилась, заранее зная ответ, дама от «Яблока».

— И ничто пока не указывает на то, что на пленке снят именно Замятин, — авторитетно заявил мордатый мужик от ЛДПР.

— И не будет указывать, — воскликнул отдышавшийся Ильичев, — поскольку всем здравомыслящим россиянам и так понятно, что жалкие режиссерские потуги клипмейкеров от коррупционеров не приведут ни к чему, кроме их же собственного разоблачения.

Закончил представление председатель:

— Хочется поблагодарить вас, Александр Борисович, за занятую вами принципиальную позицию и решимость отстаивать истину, не останавливаясь ни перед чем.

— Спасибо. — Это было единственное слово, произнесенное Турецким в ходе дачи показаний комиссии.

Интересно было бы взглянуть, как выглядит протокол.

Замятин. 1971

Остывающие угли чуть слышно потрескивали. Так уютно, спокойно-будто ничего особенного не случилось. Может, все обойдется? В который раз вспыхивала надежда.

Неужели теперь конец всему?! Учеба, карьера… Как же это?… Страшно, зябко — безмерно одиноко!

Что Сереге? Ему теперь все равно, — Замятин смотрел на тело, лежащее шагах в четырех от костра.

Было тихо.

Было жалко…

Кого? Нет, не Бармина, может, даже не себя! Жалко жизни, грядущей безнадежно, чего-то еще — чего же, елки зеленые?!

Сознание запуталось в мельтешении образов — может, хмель еще не выветрился, может, просто страшно.

Инара… Зачем я в нее втемяшился?! Неужто мало других, — ведь только позови… Ха!!! Даже звать не надо, — вон на курсе каждая вторая готова хоть… Дурак!!!

Инара во время драки забилась куда-то в темень. Ни единым звуком она не выказывала своего испуга и теперь.

Тихо. Зачем же так тихо?! Почему?… Тихо и глупо… Что делать? Ведь должен быть какой-то выход… Не верю!

Бежать? Куда?! Нет… Но ведь я же не хотел! Я не… Ведь не я его убил!!! Не только я…

— Вовка, ты как? — послышался голос Мурада.

Замятин со стоном поднялся. Все болело — Бармин здорово его отделал, к тому же наконец начали проявляться абстинентные симптомы — понятно, последствия таких запоев не в силах уничтожить никакой стресс.

— Слышь, Вовчик… Чего молчишь?

Владимир повернулся. Оласаев сидел на корточках, устремив взгляд под ноги.

— Зачем ты его? — глухо спросил Замятин.

Мурад тяжело поднял голову:

— Я? Вовчик, не я, — мы… Зачем мы его, а? Зачем ты его ударил?!

— Мурад, н-но… — Слова потерялись. Ухнул куда-то под ноги желудок, сбилось дыхание.

— Что, Вова? — Это уже звучало язвительно. — Боишься? Да, это дело нужное. Даже необходимое, я бы сказал…

— А ты что?! — Замятин был близок к истерике. — Ты не боишься?! Ты что, ты на меня валишь?! Да?! Ты же его добил!!!

— Остынь, — холодно сказал Мурад. — Ну я…

— Зачем? Зачем ты это сделал?!

Оласаев усмехнулся:

— Если б не сделал, тогда он бы тебя сделал, — устало поднялся. — А по правде — хрен его знает, — вздохнул, замолчал надолго. — Грустно как-то, Вовка… Давай-ка лучше покурим!

Замятин извлек из кармана рубахи мятую, скрученную пачку. Каким-то чудом сигареты уцелели — ни одна даже не надломилась.

— Как же быть? — спросил с надеждой.

— Не знаю, — снова усмехнулся Мурад. — Давай будем думать. Ты же у нас юрист…

Думать… Что тут думать? Кранты — и так понятно!

— Групповуха это зовется, если не ошибаюсь, — вздохнул. Так что нам теперь светит по полной программе… Так? Или не так?

— Так, — обреченно подтвердил Замятин. — Могут повесить умышленное. Так что…

И снова тишина. На сей раз уже спокойная, ласковая даже. Если б только никогда она не кончалась…

Еще далеко до утра. Но оно придет. Оно придет! А потом…