Прокурор по вызову

Турецкий принял стойку для атаки и перешел в наступление:

— Маму я люблю.

— Не видно, — парировала Ниночка.

— У меня много работы, — продолжал он, уже не зная, то ли наступает, то ли оправдывается. — Понимаешь, у нас, у взрослых, своя жизнь. И мы иногда не принадлежим сами себе. А насчет цветов и знаков внимания мы с мамой как-нибудь разберемся сами.

— Я, между прочим, тоже уже взрослая. Ты и не заметил? — Ниночка легко оттолкнулась и на одной ноге заскользила в грациозном пируэте. — И имею в нашей семье право голоса.

Турецкий остолбенел. А ведь действительно, когда она успела вырасти?

— Ты все бегаешь за своими бандитами, а на нас с мамой у тебя времени нет, — рассуждала вслух девочка, продолжая скользить по широкой дуге.

«И как это у нее получается?» — подумал Турецкий, а вслух сказал:

— Но вот приехали же отдыхать. Да и раньше ездили.

— И как часто это было? — задела за живое Ниночка, поменяла ногу, приняла стойку «ласточка» и стала приближаться.

Турецкий отступил и все же сел в сугроб. Он не на шутку рассердился.

— Взрослые сами решают — что, где и когда, — раздраженно выпалил он.

Ниночка затормозила в полуметре от него и пристально посмотрела сверху вниз.

— А у нас вы когда-нибудь спрашиваете?

И, словно в ответ на ее вопрос, над ними раздалось мощное непрерывное жужжание. Оба одновременно подняли головы.

Вертолет без опознавательных знаков завис огромной серой стрекозой и медленно опускался. Из распахнутой боковой двери выглядывал Грязнов.

— Привет, дядя Слава! — Ниночка помахала ему рукавичкой.

Грязнов пытался знаками что-то объяснить Турецкому. Указал на него, потом ткнул в грудь себя, резанул ребром ладони по горлу и сымитировал удар кулаком по макушке.

Из этого набора жестов Турецкий понял только одно, что Слава прилетел по его душу и никакие отговорки не принимаются, иначе каюк обоим. Причем лететь надо срочно. Он растерянно посмотрел на дочь.

— Я же тебе говорила — все этим и закончится, — спокойно и даже, как показалось Турецкому, равнодушно произнесла она.

Турецкий сбросил лыжи, освободился от палок.

— Отвезешь на базу?

— Куда ж я денусь? Что передать маме?

Турецкий уже поднимался по выброшенной лестнице, крикнул:

— Я скоро. Не волнуйтесь.

— Знаем мы твое скоро. — Ниночка уже развернулась и, подхватив его снаряжение, быстро удалялась. — Можешь не спешить.

Последние слова были для него ударом ниже пояса. Язык прилип к небу.

— Оревуар, сыщики, — эхом донесся до Турецкого смеющийся голос дочери. Рев моторов заглушил его и все остальные звуки, кроме крика Грязнова в самое ухо:

— Саня, тебя срочно вызывают. У нас ЧП!

Турецкий не обращал на него никакого внимания. Он весь сосредоточился на том, что происходило внизу. Вертолет взмыл в небо и полетел курсом, параллельным тому, каким следовала Ниночка.

— Слава! — Турецкого охватил ужас, он сжал плечо товарища и протянул вниз руку. — Она погибнет?!

Грязнов проследил в указанном направлении. Маленькая черная фигурка мчалась прямо на ущелье, незаметное с земли, но прекрасно видимое с воздуха. До темной, разрезающей снег полосы оставалось не более километра.

Турецкий ринулся к выходу.

— Ты куда? — Грязнов попытался его удержать, схватил за локти, сжал.

— Пусти, я еще успею ее перехватить! Ирина мне никогда не простит! Да и я себе…

Он вырвался и решительно шагнул вперед.

— Разобьешься. Парашют хоть возьми. — Грязнов понял, что останавливать Турецкого бесполезно.

— Да пошел ты со своим рюкзаком.

Турецкий нырнул в голубое, бездонное небо… и запарил. Широко раскинув руки, он мчался в воздушных потоках, но недостаточно быстро, не так, как было нужно. Его швыряло вверх-вниз. А следовало бы только вниз, вниз.

Маленькая фигурка уже подбиралась к краю пропасти.

И тут внезапно Турецкий сообразил, что ему нужно сделать. Он соединил ноги, вытянул вдоль туловища и крепко прижал к нему руки… и реактивным снарядом ринулся к земле.

Ниночка увидела разверзшуюся перед ней пропасть в последний момент. Она даже не успела испугаться. Лыжи оторвались от прочной опоры и увлекли ее вперед. Она громко рассмеялась, принимая все это за удивительную игру, и, только когда начала падать, поняла, что вовсе это и не игра, а что-то страшное и ужасное.

И вновь она не успела испугаться. Чьи-то сильные руки подхватили ее и понесли к противоположному краю, к твердой, надежной почве. Ниночка задрала голову:

— Пап, как ты быстро вернулся. — На ее пушистых ресницах прыгали маленькие белые снежинки.

Ниночка прижалась к груди Турецкого и тихонько заплакала…

Он открыл глаза и долго не мог понять, где же Ниночка, вертолет, Грязнов. Почему его оставили в этой белой снежной пустыне одного. Чье-то лицо, похожее на хорошенькую инопланетянку, склонилось над ним и доброжелательно произнесло:

— Как вы себя чувствуете, господин Турецки? Меня зовут Беата. Сейчас я позову доктора Райцингера…

Сознание начало постепенно возвращаться. Память посылала первые крохотные импульсы. Турецкий огляделся. Пошевелил забинтованной головой.

Н-да. Так превосходно начинался день. А закончился больничной койкой. Привет, Швейцария.