Прокурор по вызову

Едва дверь за доктором закрылась, Турецкий принялся за Беату. Но оказалось, что она совершенно не понимает по-английски. Равно как и он по-французски или по-итальянски. Дальше «о’кей» и «си-си, сеньор» разговор никак не мог продвинуться. К тому же Беата стала нервничать, видимо подозревая, что пациенту плохо, но он, как истинный герой не желает ей в этом признаваться, и поминутно предлагала вызвать доктора Райцингера. В итоге Турецкий мысленно обозвал себя старым козлом и заигрывания прекратил. Чтобы лежать было не так скучно, он воспользовался возможностью на халяву звонить куда угодно и набрал Лидочку:

— Ну что у нас плохого?

— Сижу дома, болею. Всем это страшно интересно и подозрительно. Звонил Свешников, интересовался, как скоро я их порадую. Я думала, думала и сказала ему про Братишко. Что работать на них не могу, потому что вот Братишко и Скрыпник мешают и подозревают и тоже чего-то требуют. Истерика получилась высшей пробы. Он, похоже, искренне пожалел, что приходится иметь дело с женщиной, тем более психопаткой. Долго меня успокаивал и сказал, что с противниками разберется. Потом позвонил Братишко и поинтересовался, уж не вы ли мне ногу сломали. Вообще у меня сложилось впечатление, что о моей страшной болезни знает половина Москвы. Ну и, будучи последовательной в своих начинаниях, я рассказала ему про Тихонова, Свешникова и Ильичева.

— А он?

— Он, похоже, не испугался и тоже пообещал все проблемы прорешать. Было это утром, теперь сижу смотрю телевизор, а вдруг передадут репортаж о криминальной разборке, в которой погибли два общественных помощника депутата Госдумы и один сотрудник администрации президента. Пока не передают. Очень хочется, чтобы они между собой перегрызлись, а меня оставили в покое… Да! Братишко наконец сформулировал, чего конкретно он от меня добивался. Своими невнятными и многозначительными намеками он, оказывается, пытался вынудить меня рассказать ему, чем в последние дни занимался Шестов и каковы были его успехи в этом занятии. Самое интересное, что теперь ему уже, похоже, все известно, но отставать от меня он не желает.

Некоторое время Турецкий молчал, взвешивая за и против, правильно ли поступила Лидочка, пойдя ва-банк. Не придя к определенному мнению, проворчал недовольно:

— Надо было сначала со мной посоветоваться.

— Как бы я с вами посоветовалась, если вы ранены и неизвестно насколько застряли в Швейцарии? — возразила Лидочка недоуменно. — Простите, Александр Борисович, я не спросила, как вы себя чувствуете.

— Нормально, завтра-послезавтра выпишусь. Погоди! — заволновался Турецкий. — Ильин рассказал или…

— Вчера по телевизору передавали, — подтвердила она его худшие опасения, — Хмуренко делал репортаж с места происшествия в ночном выпуске новостей.

Звонить Ирине Генриховне в музыкальную школу он не захотел, решил, что позвонит вечером домой, а по возвращении сделает с Хмуренко что-то страшное.

Хмуренко. 13 апреля. 19.50

Хмуренко вернулся в Москву за час до вечернего выпуска новостей. Тексты комментариев по швейцарским событиям он написал в самолете. Жаль, что не удалось снять самого покушения, но пока хватит и пленки с реакцией швейцарской общественности. О том, что сегодняшние вечерние новости будет вести именно он, согласовал по телефону из самолета.

В монтажной его ждал Миша Лепешкин, довольный, как слон.

— Иван Иванович звонил, — сообщил Миша.

— Ты почему не в больнице?

— Удрал, — отмахнулся Лепешкин. — Вы поняли, о чем я? Иван Иванович звонил.

— Понял. И ты, конечно, полез к нему со своей любовью и все испортил.

— Да чтобы я! — Миша истово перекрестился и для пущей убедительности еще постучал по дереву. — Он даже не назвался, но я его по голосу вычислил и попросил перезвонить.

— А номер, с которого он звонил, записал?

— Определелитель не сработал — или он из автомата, или у него антиопределитель. Но он перезвонит, обязательно. Если уж решился, значит, решился.

Как бы в подтверждение Мишиных слов, зазвонил телефон. Хмуренко пропустил два гудка и, убедившись, что определитель и в этот раз не сработал, поднял трубку:

— Хмуренко.

— Александр Сергеевич, это Иван Иванович. Я подумал над вашим предложением и решил его принять.

— Сколько?

— Не по телефону. Я вам сообщу завтра, где мы сможем поговорить, и сам выберу место, где будем снимать.

— Пять минут до эфира, — постучал по часам Лепешкин.

— Иду. — Хмуренко еще немного послушал короткие гудки, которые сейчас звучали как музыка. Настроение сразу подскочило на десять пунктов. — Как наш рейтинг?

— Вырос после сюжета с омоновцами, а вчера опять немного упал.

— Ничего, после Ивана Иваныча — взлетит как «челленджер», — пообещал Хмуренко, убегая в студию.

— Десять секунд до эфира, — скомандовал оператор.

Хмуренко отмахнулся от гримерши, пытавшейся запудрить ссадины на его лице, и уставился в камеру… Три, пятнадцать, поехали!