Прокурор республики

Вот и Наместниковская. В доме сорок три жил один верный товарищ. Некогда к нему можно было прийти в любой час дня и ночи. А сейчас?..

На условный стук никто не ответил. Окно не светилось.

Но почтовый ящик висел на прежнем месте. Крыленко нажал пальцем на фанерное днище, оно легко поддалось. Ощупал боковую стенку. Так и есть: ключ!

Хозяев не было, но на кухне стоял кувшин свежего молока, и хлеб был мягкий, сегодняшний. Его ли ждали? Или любого, кому на пути «туда» и «оттуда» понадобится приют?

…Галина добралась до Люблина на следующий день.

Еще день ушел на подготовку, на то, чтобы повидать родных, поговорить с друзьями.

И, наконец, глухой июльской ночью, наняв контрабандистов, Крыленко и Розмирович перешли — который уже раз! — границу.

ТАЙНА ОСТАЕТСЯ

Высоко в Татрах, где воздух прозрачен и сладок, где утреннее солнце разгоняет туманы, где ветрам надежно закрыт доступ в долины, где леса, леса, леса — березы да сосны, — есть поселок Поронин: несколько тирольских домиков с террасами и балкончиками, с деревянной резьбою над окнами, со скрипучими лестницами, с длинными лавками вдоль бревенчатых стен; а дальше — избы совсем как в России: соломенные крыши, кособокие ставни. Нищета…

Второе лето подряд приезжали сюда из Кракова Надежда Константиновна и Владимир Ильич. Здесь все напоминало украинские и русские деревни: босоногие дети, бабы, повязанные платками, небритые мужики.

Тропки, что, виляя в березняке, вдруг ныряют в заросшее клевером поле. И кое-как сбитый мосток через речку. И утренний запах домашнего хлеба-как дым отечества, которое рядом. Рядом, но так бесконечно, недосягаемо далеко…

Дом Терезы Скупень знал каждый. Первый встретившийся пастух показал видневшуюся на краю холма островерхую крышу.

— Вы к пану Ульянову?

Здесь все знали Владимира Ильича. Но если бы они в точности знали, кто он такой!..

…И снова, как два года назад, радостный возглас Надежды Константиновны:

— Володя, скорее, Абрамчик приехал! И Галина…

Расспросам не было конца. Расспросам и рассказам.

Крыленко сокрушался, что задание не выполнено, что работа оборвана посредине.

— Вы правильно поступили, что не стали дожидаться ареста, — сказал Ленин. — Лучше свобода на чужбине, чем оковы на родине. Здесь вы принесете куда больше пользы русской революции. А настанет час — вернетесь обратно.

— Где Малиновский? — спросила Елена Федоровна.

Ленин нахмурился.

— Здесь.

— Явился по вызову?

— Нет, приехал сам. Добровольно.

— И чего же он хочет?

— Вот в этом-то и следует разобраться. Создана партийная комиссия, которой поручено следствие. Возглавляет комиссию Яков Станиславович Ганецкий, человек редкой беспристрастности. Вы дадите свои показания официально. Под протокол… Вопрос слишком серьезный.

— Владимир Ильич, в подполье осталось множество людей, которых знает Малиновский. Если есть хотя бы десять процентов за то, что он провокатор… — сказал Крыленко, — Не десять… — перебила Розмирович.

— Даже если только десять… И тогда опасность, которой подвергаются наши товарищи, слишком велика.

Крупская, которая до тех пор не проронила ни слова, сказала мягко:

— Не тревожьтесь, Николай Васильевич, меры давно приняты. Еще в мае… Все адреса, известные МаЛиновскому, сменены.

После обеда пришел Ганецкий. Крыленко увидел его впервые — раньше только слышал о нем. В свои тридцать четыре года это был закаленный революционер почти с двадцатилетним партийным стажем. Выходец из буржуазной семьи, получивший блестящее образование в заграничных университетах, он порвал со своей средой и возглавил революционное выступление варшавских рабочих. Спасаясь от расправы, ему пришлось бежать. Заочно большевики избрали его членом ЦК.

Пожимая сильную, жилистую руку Ганецкого, Крыленко сразу почувствовал к нему полное доверие.

Он не знал, естественно, что с этого дня начнется их дружба, которой суждено будет, пройдя через все испытания, длиться почти четверть века.

— Малиновский уже два раза приходил ко мне сегодня, — сообщил Ганецкий. — Спрашивает, когда мы его допросим.

— Мучается? — участливо спросила Крупская.

Розмирович махнула рукой.

— Играет…

— У вас есть даж-ые? — невозмутимо поинтересовался Ганецкий.

— Я убеждена…

Вмешался Ленин — в голосе его послышались нотки раздражения.

— Вот и Мартов об этом кричит, и Дан… Пуришкевич в Думе ехидничает: «Куда делся Малиновский?»

Вся сволочь объединилась, чтобы погреть руки на нашей беде. Шантажируют, угрожают… Оттого я и настаиваю: максимум осторожности, проверять все с двойной, с тройной придирчивостью, ни одного недостоверного доказательства не принимать.

Крыленко полностью разделял опасения Ленина, понимая, как важно не поддаться чувству, остаться в рамках бесспорных улик. Но ему, как и Елене Федоровне, было трудно отказаться от тех выводов, к которым они пришли после долгих раздумий, борьбы с самими собой, сопоставления всех известных им фактов.

Личных впечатлений, наконец, которые иногда трудно обосновать, но которые тем не менее иной раз важнее доводов рассудка.

Ленин словно прочел его мысли.