Прокурор

— А может, попробуем? — сказала Гранская. — Представьте себе, что здоровому, сравнительно молодому мужчине, который в рот не берет спиртного, дают алкоголь со снотворным…

— Сколько того и другого?

— Сколько алкоголя, точно неизвестно, а снотворного — таблеток пять-шесть.

— Какого именно?

— Нембутала.

— Дорогая моя, да пяти таблеток нембутала с головой хватит, чтобы свалить чемпиона по тяжелой атлетике! А тут еще спиртное. Полное торможение! Даже отравление возможно.

— И когда он заснет?

— Практически сразу.

— Крепко?

— Если организм слабый и непривычный — может и навсегда.

— Ну вот видите, — удовлетворенно произнесла следователь, — вы ответили, как говорится, по всем пунктам. Большое спасибо, Борис Матвеевич.

— Всегда готов, — ответил тот.

Межерицкий уже привык к подобным звонкам и никогда не задавал лишних вопросов…

Когда Коршунов вернулся, то прямо с порога заявил:

— Разуваевы никогда не видели, чтобы Марчук пользовался таблетками от бессонницы. Говорят, разве что тайком и от храпа…

— Как? — не поняла Гранская.

— Храпел могуче, — улыбнулся старший лейтенант. — Старуха Разуваева даже как-то сказала Марчуку об этом. Он просил, чтобы ему стелили в самой дальней комнате от хозяев. И засыпал тут же, только до подушки.

— А что говорит подруга Щукиной?

— Действительно, вспомнила, что Светлана в тот день брала у них снотворное. Правда, сказала, что для отца.

— Ну вот, Юрий Александрович, еще одна загадка раскрыта: Марчук взял нембутал для Зубцова. Подсыпал в водку, через пару минут полное торможение — и делай с человеком что хочешь…

Она рассказала о разговоре с Межерицким, присовокупив при этом:

— А нам с вами следовало бы поставить по единице! Вернее — мне. Надо было сразу попросить судмедэксперта провести анализ крови погибшего Зубцова на содержание снотворного…

— Все-таки докопались, — успокоил ее инспектор. — Лучше поздно, чем никогда… Какое у вас впечатление о Щукиной?

— По-моему, не очень далекого ума и несерьезная девица. Ведь знала, что Марчук женат!

Инга Казимировна осеклась.

«Господи, — мелькнуло у нее в голове, — может быть, вот так и обо мне говорят бог знает что».

— Видать, ухажористый, — сказал Коршунов, не заметив ее смущения.

— Да, наверное, умеет, — кивнула следователь. — А она — из бабочек-однодневок. Прошвырнуться на машине, в ресторане побывать… Вот он и использовал ее в своих целях. Как ни крути, а Щукина объективно соучастница убийства Зубцова.

— Невольная, мне кажется. Умысла-то у нее не было…

— Если говорила нам правду, — задумчиво произнесла Гранская. — Чему, признаюсь, я склонна верить… Ладно, посмотрим… Теперь о Южноморске. Там следует покопаться в кое-чьей биографии. В первую очередь Боржанского и Анегина. Они там, как мне кажется, самые крупные рыбки.

— Я бы этого Боржанского!.. — вдруг зло произнес старший лейтенант. Такие вот и позорят фронтовиков!

— Не говорите, — вздохнула Инга Казимировна. — Прямо не знаешь после этого, кому и во что верить… Мальчишкой партизанил, героем был, а до чего теперь докатился? Был бы бездарь, а то ведь бог его талантом наградил…

— Нашел кого награждать! Гад Боржанский — и больше ничего! — не мог успокоиться инспектор.

— Будет вам, Юрий Александрович, — успокаивала его Инга Казимировна. — Поберегите нервы.

* * *

Когда машина, доставившая Флору Баринову из «Зеленого берега», остановилась у фабричных ворот, подъехал на велосипеде и Боржанский. Пока охранник возился с запором, они успели перекинуться несколькими фразами.

— Закаляете здоровье? — улыбнулась девушка.

— Здоровье никому не вредит, — ответил Герман Васильевич. — Эту штуку, — показал он на велосипед, — я предпочитаю бегу трусцой. Сон теперь, как у младенца, давление — любой спортсмен позавидует. И все остальное в идеальной норме. Уверяю вас, велосипед — транспорт будущего.

Ворота открылись, и они въехали на территорию.

Журналистку уже поджидала секретарь директора и попросила срочно зайти к Фадею Борисовичу.

— Разрешите представить вам, — торжественно произнес Заремба после, приветствия, — наш передовик, зачинатель замечательного движения. Сам Алексей Романович Козолуп!

Флоре подал руку несколько растерянный от такой торжественности молодой приятный мужчина лет тридцати.

— Баринова, — сказала девушка, разглядывая его.

Козолуп был одет по моде — в вельветовых джинсах, в туфлях на высоком скошенном каблуке и с узкими носами, отделанными металлической полоской. На руке у него болталась на цепочке пластинка с какой-то гравировкой такие теперь носит молодежь.

— Ну что вы, Фадей Борисович, — сказал шофер-экспедитор. — Прямо в краску вогнали. Словно я космонавт или альпинист, покоривший Эверест…

— Не скромничай, Леша, — похлопал его по плечу директор. Скромность, брат, не всегда к месту… Понимаете, Флора Юрьевна, он первый стал работать на фабрике по принципу: товар, минуя базы и склады, — на прилавок магазина!

— Что же вы до сих пор скрывали его от меня? — спросила тележурналистка, включая свой магнитофон.