Прокурорский надзор

Запомнилось ликование всей тюрьмы в связи со смертью Черненко. Сообщение об этом было встречено ликующим ревом, бряцанием кружек и мисок. Думаю, такими же проявлениями восторга встречались аналогичные сообщения о кончине Брежнева, Андропова…

В связи с этим хочу высказать следующее свое соображение.

Тюрьма, зона — кузница антисоветских настроений. Оказавшийся здесь невиновный человек — потенциальный враг существующего режима. Этого он никогда не простит. Незаслуживаюших столь строгого наказания, как лишения свободы, людей в местах лишения свободы колоссальное количество. Велико и число безвинно осужденных. Все это происходит о причине полной безответственности и неподконтрольности прокуратур. Ответственность за должностные преступления внутри этой организации сведена к нулю царящей в ее недрах профессиональной солидарностью и клановостью. Мне кажется, надзор за прокуратурой должен входить в прямые обязанности КГБ. Ни один шпион или диверсант не несет такого ущерба безопасности государства в виде подрыва авторитета правящего режима, как деятельность некоторых судей и прокуроров. Аппелируя в вышестоящие инстанции, незаконно осужденный сталкивается с системой прямого укрывательства поправших закон служителей Фемиды. Выражается это в постоянном «отфутболивании» жалоб тем же людям, против кого они направлены. Это не только дает возможность виновным привести документацию в соответствие с жалобой, где, как правило, приводятся слабые места обвинения, не только скрыть следы указанных в жалобах нарушений законности, но и полностью подрывает веру в справедливость политического строя. Нельзя забывать не только об искалеченной судьбе самого пострадавшего, но и его родственниках и друзьях, делающих соответствующие выводы из в общем-то частного случая. А поскольку все прокуроры и судьи являются членами коммунистической партии, их безнаказанность порождает соответствующее отношение к партии. Одно из самых ругательных слов в местах лишения свободы — «коммуняка». Слово это уже давно вышло за пределы участков, обнесенных колючей проволокой…

Апрель выдался жарким, началась настоящая пытка. От накалившихся на солнце решеток и «ресничек» пышет жаром. И, конечно же, работает паровое отопление! Причем, исправно, без перебоев, чего так не хватало зимой…

Ответа на кассационную жалобу нет. По временам охватывает такое отчаяние, что уже давно принял бы припасенное в заветной коробочке лекарство. Но решил ждать до праздника. Кроме того, хочется исключить всякую возможность неудачи. Я уже давно сплю на одной из двух угловых «шконок». После короткого инцидента в прогулочном дворике я здесь «в авторитете». Бокс — он и в тюрьме бокс! Но столь высокий социальный статус ни в коей мере не мирит меня с неволей.

В ночь с 1 на 2 мая чувствую — все!… Все спят. Только за столом сидит спиной ко мне «Румын», пишет «малевку». Прохожу к крану: надо набрать в кружку воды. Прошу Сергея не будить меня к завтраку — сам встану на проверку. Необходимо усыпить бдительность ребят и выиграть время. По моим подсчетам, где-то третий час ночи. Черт знает, сколько времени требуется для того, чтобы действие лекарства было необратимым! Оглядываюсь по сторонам. Все спят. Открываю коробочку. Она почти полная. Запускаю ложку в порошок, давясь и подавляя приступ тошноты и отвращения, съедаю содержимое банки. Приходится делать короткие перерывы, чтобы выпить пару глотков воды. Приняв лекарство, допиваю кружку и ложусь на правый бок, спиной к свету. Голову накрываю курткой и засыпаю…

До сих пор на знаю обстоятельств своего «воскрешения». Помню себя идущим, как во сне, по какому-то коридору со свернутым матрацем в руках. Чистая белая комната. На окнах решетки. Два ряда двухъярусных кроватей. Свет отражается на никелированных дужках. Картина непривычная. Осматриваюсь. Заметив, что я проснулся, на кровать рядом присаживается стриженный наголо парень. Что-то говорит, но я не воспринимаю смысла сказанного. Усилием воли фиксирую внимание на словах собеседника. Вступаю в беседу. Выясняется, что вчера был День Победы. То есть сегодня 10 мая. Показывает на стоящую рядом на тумбочке прикрытую газетой миску. Это оставленный мне завтрак. Отрицательно качаю головой. Есть не буду. Жить не хочу.