Прокуроры двух эпох. Андрей Вышинский и Роман Руденко

Надо все же отдать должное Вышинскому. Выступать со своими «теоретическими разработками» он не только любил, но и умел. Об этом мы имеем многочисленные свидетельства лиц, слышавших в свое время его речи.

Известный публицист А. Ваксберг вспоминал: «А запомнилось вот что: гладкая речь — без единой шпаргалки, без всяких там «э-э-э» или «мм-мм», без «значит» и «так сказать», — грамматически точная, хоть сразу в набор; почти забытые даже тогда, а теперь и подавно, добротные ораторские приемы — модуляция голоса, хорошо выверенные подъемы и спады, эффектные паузы, крепкая школа логики и риторики, страсть, умело вложенная в каждую фразу; память и эрудиция — пространные цитаты наизусть из древних и новейших трактатов, свободное владение именами, датами, фактами. И наконец, самое главное, самое поразительное: беспримерное сочетание академизма, учености, почти щегольской образованности с оскорбительной бранью, вылетавшей из уст настолько естественно, настолько непринужденно, словно эта гремучая смесь стала нормой, повседневным жаргоном.

И брань к тому же была непростая — каждое бранное слово обретало окраску зловещую. Ибо смысл, в него вложенный, имел политическую основу. Подвергшийся критике Самого не просто в чем-нибудь ошибался (если даже и ошибался), но непременно пел с нехорошего голоса или работал на закордонных акул». (А. Ваксберг. Царица доказательств. — «Литературная газета» от 27 января 1988 года.)

Бывший главный военный прокурор Н. П. Афанасьев (при Вышинском он исполнял должность прокурора Орловского военного округа) в своих воспоминаниях писал: «Так каков же был Вышинский? Сужу о нем только по личному общению с ним. Может быть, оно ошибочно, но это личные впечатления, и не мимолетные.

Внешне строгий, требовательный, в общем человек, чувствующий свой «вес», значимость, положение и власть. Явно показывающий, что близок к «верхам», и сам являющийся одним из тех, кто на самом верху вершит дела. Таким именно Вышинский был перед подчиненными и всеми теми, кто к нему приходил по каким-либо делам как к прокурору Союза. Но вместе с тем, а вернее, на самом деле, Вышинский был человек с мелкой душонкой — трус, карьерист и подхалим. Так что вся «значимость» Вышинского, о которой я только что сказал, — позерство и трюки провинциального актера, до смерти боящегося за свою карьеру, а главное, конечно, за свою меньшевистскую шкуру».

По свидетельству Афанасьева, на одном из допросов Ежов рассказал, что идею о непригодности «гуманного» отношения к «врагам народа», отказывавшимся говорить «правду», подал Сталину именно Вышинский во время расследования дела Тухачевского. Сталин тогда якобы сказал: «Ну, вы смотрите сами, а Тухачевского надо заставить говорить все и раскрыть свои связи. Не может быть, чтобы он действовал у нас один...»

Физическое воздействие на обвиняемых Ежов называл «санкциями». Вышинский заверил его, что органы прокуратуры не будут принимать во внимание заявления арестованных о побоях и истязаниях.

Вышинскому же принадлежит, как показывал Ежов, и идея, одобренная Сталиным, создания так называемых «троек» — внесудебных органов с широкими полномочиями в составе начальника областного управления НКВД, прокурора области и секретаря обкома партии.

Глава седьмая На излете

31 мая 1939 года Вышинский на очередной сессии Верховного Совета СССР был утвержден в должности заместителя председателя Совнаркома СССР. Свое прокурорское кресло он уступил малоизвестному даже в юридических кругах прокурору РСФСР М. И. Панкратьеву. Хотя последний был старательным и исполнительным работником, разница между ним и «златоустом» Вышинским была настолько разительной, что это сразу же сказалось на авторитете органов прокуратуры — с ними стали считаться еще меньше. Достаточно отметить, что после Вышинского Сталин фактически никогда не принимал с докладами ни одного прокурора. Лицезреть вождя они могли только во время приемов и совещаний.

В Совнаркоме Союза Вышинский курировал культуру и просвещение. Несмотря на резкую смену выполняемых функций, он был все так же деятелен, активен, проводил совещания и конференции, на которых много и подолгу выступал. Не оставлял он и юридическую науку, усиленно работая над солидным научным трудом «Теория судебных доказательств в советском праве». К этому обязывало его высокое звание академика. В 1947 году за это исследование он получил Сталинскую премию первой степени.