Пролетая над гнездом кукушки

Прямо сейчас она поворачивает ручку туманной машины, и она начинает работать так быстро, что вскоре я не могу разглядеть ничего, кроме ее лица, туман становится все плотнее и плотнее, и я чувствую себя настолько же мертвым и лишенным надежды, насколько счастливым был минуту назад — когда она дернулась, — еще более лишенным надежды, чем раньше, потому что я знаю, что нет и не может быть реальной помощи, никому не под силу справиться с ней или с ее Комбинатом. Макмерфи может сделать с этим не больше, чем я сам. Никто не может помочь. И чем больше я думаю об этом, тем быстрее комнату окутывает туман.

И я рад, что он стал достаточно плотным, что ты можешь потеряться в нем и позволить ему плыть, и снова быть в безопасности.

* * *

В дневной комнате играют в монополию. Они играют уже три дня, всюду понастроили дома и отели, два стола сдвинули вместе, чтобы было удобно следить за всем и складывать игровые деньги. Чтобы сделать игру интереснее, Макмерфи предложил уплачивать пенни за каждый игровой доллар, взятый из банка; и коробка из-под монополии заполнена сдачей.

— Твой ход, Чесвик.

— Да подождите вы с вашим ходом. На кой черт человеку покупать эти отели?

— Тебе нужны четыре дома на каждом из участков одного цвета, Мартини. Ну же, давай, с Богом!

— Подождите минутку.

Деньги утекают с этой стороны стола — красные, зеленые и желтые банкноты разлетаются во всех направлениях.

— Ради Христа, ты покупаешь отель или справляешь Новый год?

— Это — грязный ход, Чесвик.

— Протри глаза! Фу-у-х, Чесвик-шулер, куда это тебя занесло? Нечего наступать на мою Марвин-Гарденс! Разве это не означает, что ты должен заплатить мне ну-ка, посмотрим — три тысячи и пятьдесят долларов?

— Проехали.

— Как насчет других вещей? Погодите минутку. Как насчет других вещей — вдоль всей границы?

— Мартини, ты смотришь на эти вещи вдоль всех границ уже целых два дня. Неудивительно, что я теряю терпение. Макмерфи, не понимаю, как ты можешь сконцентрироваться, когда Мартини сидит здесь.

— Чесвик, не обращай внимания на Мартини. Он действует отлично. Ты просто ставь свои три пятьдесят, а Мартини сам о себе позаботится; разве мы не берем с него ренту, когда одна из его «вещей» располагается на нашей земле?

— Подождите минутку. Тут слишком много «этих».

— Все в порядке, Март. Просто держи нас в курсе, на чьей земле они расположены. Кости все еще у тебя, Чесвик. Ты сделал двойной ход, так что ходи снова. Молток! Уау! Большая шестерка.

— Разреши мне… Шанс: «Вы были избраны председателем правления, заплатите каждому из игроков…» Пролет и двойной пролет!

— Ради Христа, чей это отель на Ридингской железной дороге?

— Друг мой, это — как каждый может видеть — не отель; это — склад.

— Постойте, подождите минутку…

Макмерфи оккупировал свой край стола, раздавая карты, тасуя деньги, распределяя отели. Стодолларовый банкнот высовывается из-под края кепки, словно аккредитация; сумасшедшие деньги, как он это называет.

— Скэнлон? Полагаю, твой ход, приятель.

— Я пропускаю. Я разорву эту границу на куски. Вот куда мы пойдем. Засчитай мне одиннадцать, Мартини.

— Ну что ж, отлично.

— Да не этот, ты, чокнутый ублюдок; это — не мой кусок, это — мой дом.

— Он того же цвета.

— Интересно, что этот маленький домик делает на территории Электрической компании?

— Это — электростанция.

— Мартини, то, что ты трясешь, это — не кости…

— Да черт с ним, какая разница?

— Но это — парочка домов!

— Уау. А Мартини здорово идет, дайте посмотреть — большая девятнадцать. Отлично продвигаешься, Март, это дает тебе… Где твой кусок, приятель?

— А? Вот он, вот он.

— Он у него во рту, Макмерфи. Превосходно. Два хода за одну секунду, и третий коренной зуб, четыре — переход к границе, что приводит тебя на на Балтик-авеню, Мартини. Ты владелец, это — твоя собственность. Везет же человеку, а, друзья? Мартини играет вот уже три дня и практически всякий раз выигрывает свою исконную собственность.

— Заткнись и ходи, Хардинг. Твоя очередь.

Хардинг собирает кости длинными пальцами, ощупывая их гладкую поверхность большим пальцем, так, словно он — слепой. Его пальцы того же цвета, что и кости, и выглядят так, словно вырезаны другой его рукой. Кости стучат в его руке, и он встряхивает их. Они падают и останавливаются прямо перед лицом Макмерфи.

— Уау. Пять, шесть, семь. Большая удача, приятель. Это моя самая большая мечта. Ты нагрел меня. О, две тысячи долларов должны покрыть расходы.

— Мне очень жаль.

Игра все идет и идет по кругу, и слышны лишь стук костей и шуршание игрушечных денег.

* * *

Бывают долгие передышки — три дня, годы, — когда ты не можешь видеть ничего и знаешь о том, где ты, только благодаря громкоговорителю, звучащему над головой, словно бакен с колоколом, который звенит в тумане. Когда я могу видеть, ребята обычно двигаются туда-сюда, беззаботные, словно и не замечают того, сколько тумана в воздухе. Полагаю, что туман воздействует каким-то образом на их память, но не действует на мою.