Пролетая над гнездом кукушки

— Послушайте, что, если мы перенесем карточный стол куда-нибудь еще? В какую-то другую комнату? Ну, скажем, в ту комнату, куда ваши люди заносят столы во время собраний. Вы могли бы открыть эту комнату и позволить карточным игрокам перебраться туда, оставить старикам их радио — и всем хорошо.

Она улыбается, снова прикрыла глаза и мягко качает головой.

— Конечно же вы можете внести предложение — наравне с остальными, — но боюсь, что все согласятся с тем, что у нас недостаточно персонала, чтобы обслуживать две дневные комнаты. И пожалуйста, не наваливайтесь на стекло: у вас грязные руки, и они оставляют на окне следы. А это означает дополнительную работу для других.

Он отдернул руки, хотел что-то сказать, но тут же осекся, осознав бесполезность дальнейшего разговора, разве что начать с ней пререкаться. Его лицо и шея наливаются кровью. Он делает глубокий вдох, собирает всю свою волю в кулак, как было уже сегодня утром, просит прощение за беспокойство и отходит обратно к карточному столу.

И все в отделении чувствуют, что что-то началось.

В одиннадцать часов в дневную комнату входит доктор и зовет Макмерфи, приглашая его в кабинет для беседы.

Макмерфи кладет карты, поднимается и подходит к доктору. Тот спрашивает его, как прошла ночь, но Макмерфи лишь бормочет что-то в ответ.

— Сегодня вы выглядите задумчивым, мистер Макмерфи.

— О, это мое обычное состояние, — отзывается Макмерфи, и они вместе уходят по коридору.

Кажется, что они отсутствуют несколько дней, а когда возвращаются, то улыбаются и болтают, оба абсолютно счастливы. Доктор вытирает с очков слезы, видимо, он действительно по-настоящему смеялся, а Макмерфи снова громогласен, в голосе звучит медь, он самодоволен и самонадеян, как всегда. Остается таким и во время обеда, и в час дня одним из первых занимает место, чтобы участвовать в собрании. Он усаживается в углу, и его синие глаза сияют оттуда, словно прожекторы.

Большая Сестра входит в дневную комнату в сопровождении сестер-практиканток, корзина полна записок. Она берет со стола книгу и слегка хмурится, читая записи (за целый день никто ни на кого не настучал), а затем занимает свое место у двери. Вытаскивает из корзины несколько листов и раскладывает их на коленях, некоторое время шуршит ими, пока не находит тот, который касается Хардинга.

— Насколько я помню, вчера мы добились значительного прогресса, обсуждая проблемы мистера Хардинга…

— Но прежде чем мы обратимся к этому, — перебивает ее доктор, — я хотел бы, если можно, отвлечь ваше внимание. Это касательно разговора, который мы с мистером Макмерфи имели сегодня утром в моем кабинете. Правду сказать, мы предавались воспоминаниям. Говорили про былые времена. Вы знаете, мы с мистером Макмерфи обнаружили кое-что общее — мы ходили в одну и ту же школу.

Медсестры переглядываются, не понимая, что это нашло на доктора. Пациенты смотрят на Макмерфи, который посмеивается в своем углу, потом — на доктора в ожидании продолжения. Доктор кивает.

— Да, в одну и ту же школу. Мы вспомнили карнавалы, устраиваемые школой для попечителей, — потрясающие, шумные, торжественные мероприятия. Декорации, серпантин, киоски, игры — карнавал всегда был одним из главных событий года. Я был председателем оргкомитета и в средней школе, и в старших классах чудесные годы беззаботности…

В дневной комнате становится совсем тихо. Доктор поднимает голову и оглядывается вокруг, чтобы убедиться, не выставил ли себя полным дураком. Большая Сестра одаривает его взглядом, который не оставлял на этот счет никаких сомнений, но доктор позабыл надеть очки, так что взгляд на него не действует.

— Короче, дабы положить конец этому сентиментальному приступу ностальгии, по ходу нашей беседы Макмерфи и я подумали, как бы отнеслись некоторые из пациентов к идее устроить карнавал здесь, в отделении?

Он надевает очки и снова оглядывает присутствующих. Никто не прыгает от восторга, услышав это предложение. Некоторые из нас припоминают, как Табер пытался устроить здесь карнавал несколько лет назад и что из этого вышло. И пока доктор ждет, тишина все нарастает, она исходит от Большой Сестры, растет и накрывает каждого, искушая и подзадоривая бросить ей вызов. Я знаю, что Макмерфи этого сделать не может, потому что он в деле, он планировал этот карнавал, и, когда я думаю, что никто не пойдет на поводу у своей глупости, чтобы нарушить молчание, Чесвик, стул которого находится рядом со стулом Макмерфи, издает неясное хрюканье и поднимается на ноги, почесывая ребра, и делает это прежде, чем сам осознал, что происходит.

— Уф. Лично я полагаю, понимаете ли… — он смотрит на руку Макмерфи на спинке стула с негнущимся большим пальцем, — что карнавал — это действительно хорошая идея. И внесет какое-то разнообразие.

— И это так, Чарли, — отзывается доктор, вполне оценивший поддержку Чесвика, — и будет не лишено терапевтической ценности.

— Разумеется, нет, — говорит Чесвик, который сейчас выглядит счастливее, чем обычно. — Нет. Карнавал имеет массу терапевтических эффектов. Готов поспорить.