Пролетарское воображение. Личность, модерность, сакральное в России, 1910–1925

Дело в том, что в храмах преподавалось народу только православное вероучение, которое воспринималось, как и всякое учение, только умом, чувство же оставалось нетронутым. «Братец» Иван сумел зажечь чувство: он создал уже не вероучение, а веру, которая – по словам Христа – двигает миры[393].

На собраниях царила атмосфера не столько церковного богослужения, сколько духовного обновления, «братцы» испытывали эмоциональный подъем, активно участвовали в процессе, постоянно прерывали проповедь возгласами одобрения, повторяли слова проповедника и песнопения [Панкратов 1911: 52–53]. «Братцы» считали, что простых людей могут вдохновить не «холодные проповеди священников, которые слушаются равнодушно, не заставляют трепетать сердца слушающих и скоро забываются»[394], а картины нравственной и духовной жизни, которые преподносятся с харизматичной страстностью, на основе личного опыта «перерождения» к подлинно человеческой жизни, среди сообщества горячо верующих. Число приверженцев протестантских и «сектантских» общин среди низших сословий непрерывно росло, и в историях их обращения и обретения веры решающую роль играли чувство, нравственность и индивидуальное возрождение[395].

Зная о подобных настроениях в народе и по-своему воспринимая философские и духовные тенденции эпохи, российские социалисты и даже многие марксисты разделяли этот поворот к духовности. Социалисты немарксистского толка, как их соратники в Западной Европе, свободно обращались к этическому учению и символике христианства хотя бы для того, чтобы придать своей аргументации убедительность и легитимность в глазах верующей бедноты, а очень часто делали это искренно, по убеждению. Страдания и самопожертвование Иисуса и в особенности его моральное заступничество за бедных являлись постоянными темами в народнической социалистической риторике[396]. Марксисты также усматривали в религиозных образах, настроениях, идеалах смысл и пользу. Наиболее характерно это было для большевиков. Ленин реагировал на вполне реальную ситуацию, когда боролся против разложения материалистического мировоззрения религией. Богостроительство, кратковременный расцвет которого случился после поражения революции 1905 года, стало наиболее ярким проявлением увлечения сакральным среди марксистов. Луначарский и Горький – лидеры богостроительства – разделяли распространенное эмоциональное недовольство холодным рационализмом. Не отказываясь от атеизма и материализма, они развили опыт Йозефа Дицгена, немецкого рабочего-кожевенника и философа-самоучки, который в 1870-е годы предложил «религию социал-демократии», чтобы скрестить марксизм с религиозным духом. По мнению богостроителей, детерминистский материализм – «марксизм плехановского извода», как презрительно они часто выражались с отсылкой на наиболее ортодоксального «отца русского марксизма», – по своему психологическому эффекту воспитывает в людях пассивность перед слепой судьбой, поскольку лишает религиозных иллюзий, которые когда-то питали надежду, служили основанием для моральных оценок и внушали благоговение перед природой. Последователи богостроительства утверждали, что в любом коллективном движении очень важно апеллировать к подсознательному и эмоциональному началу в человеке, использовать вдохновляющий потенциал мифа и религии. По словам Луначарского, социализму необходимо овладеть энергией «мифа», сбросить «ветхий плащ серого материализма» и создать «религиозный атеизм», который станет «гармоническим синтезом» материализма и мистики, поставит на место Бога человека, но сохранит религиозный пыл, изумление перед миром, нравственную определенность, надежду на избавление от зла и смерти, характерные для теистических религий[397]. Богостроители, будучи членами партии большевиков, навлекли на себя яростную критику Ленина, их доктрина была осуждена Центральным комитетом партии в 1909 году и, возможно, вызывала сомнения у самих создателей. Но ее дух оказался гораздо долговечней, чем она сама, и его влияние по-прежнему сказывалось, особенно среди рабочих интеллигентов, многие из которых продолжали конструировать с помощью сакральных образцов, понятий и символов социалистический дискурс, подобный тому, который пытались создать богостроители.