Пролог (часть 1)

Я не стал расстраивать хозяина рассказами о том, что выношенная им идея хиппирожка давно уже процветает на более высоком коммерческом уровне. Спорый Голливуд сразу же произвёл несколько фильмов о хиппи. (Как выразился продюсер: «В больших городах, конечно, не пойдёт, а в маленьких, на Юге и на Среднем Западе, ничего, сожрут!») В кабарешках уже идут программы под названием «Хиппи, любовь моя». Есть радиопрограмма «Власть цветов». Выпущены в несметном количестве нагрудные значки с лозунгами хиппи. Продаются — и довольно дорого — хорошо потрёпанные предметы хиппитуалета — отличные парики и бороды — для детективов и для тех, кто хочет пожить в роли хиппи на уик-энд, а в понедельник вернуться в отчий дом к чистой пижаме и горячей ванне. Уже прославились на всю страну своими заработками хиппиджазы. Уже в кровь дерутся рэкетиры за обладание рынком цветов, любви и добра.

Ничего этого я не рассказал лысому кулинару. Он, конечно, и без меня знал об этом.

* * *

Снаружи дом был покрыт пластиковой коркой, имитирующей изящную кладку грубо отесанного камня. Внутри дом был деревянный, очень немолодой. В подъезде пахло ветошью и кошками. Конрой поколдовал у списка жильцов в металлической рамке, и мы стали подниматься по узкой, многоголосо скрипящей лестнице. — На ступенях толстыми стражами стояли бумажные кули с обрывками газет, сгнившей банановой кожурой и банками из-под консервированной фасоли.

На третьем этаже Конрой поправил галстук, тыльной стороной ладони провёл по щеке — хорошо ли выбрит. Только тогда постучал.

— Йяяп! — раздалось из комнаты.

Конрой заметно волновался. Он толкнул дверь, и мы вошли. На меня через дверь, самодовольно посмеиваясь, глянул Герман Геринг. В белом кителе с атласными лацканами, с аксельбантами, при всех регалиях. В пухлой руке держал перчатку и стек. Бывший рейхсмаршал авиации занимал на стене площадь размером пять футов на три. Под ним на спинке реального стула висела кожаная тужурка, как у того мотоциклиста. Под кожаным карманчиком — гитлеровский офицерский крест — или очень удачная имитация, — точно такой, как на кителе у рейхсмаршала. На сиденье стула валялись окурки и порожняя банка от пива «Шлиц». На столе лежала фуражка с высокой тульей. Точно такая же, как у рейхсмаршала. Только у того она была ослепительно белой, а эта — чёрная, грязная. Ещё на столе лежал мотоциклетный номер. А у ножек стула валялись линялые джинсы и стояли давненько не чищенные сапоги с низкими широкими, очень знакомыми когда-то голенищами.

Конрой быстро, оглядел комнату. В ней, кроме стола и стула, было ещё пять кроватей с тюфяками. Три тюфяка лежали просто на полу. Людей я не увидел.

Конрой поморщился от резкого запаха табачного дыма.

— Кто здесь есть?

Одеяло на одном из тюфяков зашевелилось. Из-под него появилось нечто рыжее и взлохмаченное.

— Йяяп? — молвило нечто.

— Меня прислал сюда Томас, — сказал Конрой.

Над одеялом произошло извержение рыжих волос. Потом показались морщинистый лоб, две заплатки из лейкопластыря вместо бровей и наконец серые глаза в красных оболочках век. Одеяло закрывало остальную часть лица, как паранджа.

— Меня зовут Конрой. Я ищу своего сына Эрика. Меня прислал Томас, ваш приятель. Мне нужно видеть Гарри. Вы не Гарри?

Глаза смотрели не мигая.

— Томас сказал, что Гарри сообщит мне, где мой сын Эрик. Вы не знаете Эрика?

Голова молчала. Рейхсмаршал продолжал улыбаться.

— Он блондин. Высокого роста. Вот здесь родимое пятно.

Губы у мистера Конроя дрожали. Он сделал шаг по направлению к тюфяку.

— Пошёл вон, — спокойно сказала голова. Одеяло потушило рыжее пламя и опустилось на тюфяк.

Конрой потоптался на месте. Потом повернулся и пошёл к двери. Я вышел вслед, за ним.

— Разве вы не попытаетесь расспросить его?

Конрой покачал головой:

— Нет. Бесполезно. Меня снова обманули. Это ведь знаете кто? Это «дикие ангелы».

Да, я знал, кто такие «дикие ангелы».

— Это не хиппи, — продолжал говорить Конрой. — Это наци. Они тоже делают здесь бизнес на хиппи.

Когда мы вышли, Конрой, не глядя на меня, сказал устало:

— Знаете, вы не обижайтесь, но я похожу один. У вас оказалась не такая уж лёгкая рука…

Мы простились

* * *

На поляне у входа в парк Золотых Ворот в последних лучах заходящего солнца мирно грелось цветастое население Хиппляндии. Вокруг поляны бегал парень лет двадцати. В руках он держал закрытый зонтик. К ручке зонтика была привязана тонкая собачья цепочка. За другой её конец держалась простоволосая босая девушка. Посреди поляны спокойно и величаво полулежал седобородый старик в парусиновых брюках, голый до пояса. Не просто бородатый человек, а именно старик. Он был похож на брамина.

Я пристроился неподалеку, разыскивая хорошую точку для съемки. Вдруг услышал:

— А по-русски-то говоришь?

Я оглянулся. На меня, улыбаясь, смотрел тот старик.

— Откуда вы узнали, что я русский?

— А бог его… По походке, должно.

Я присел к нему. Около него — небольшой баул жёлтой кожи. На коже химическим карандашом нарисовано сердце, пронзённое стрелой, и какие-то инициалы.

— Вы что же — с хиппи? — полюбопытствовал я.