Пролог (Окончание)

Генрих Боровик ПРОЛОГ Роман-эссе (Окончание) [1]

В кафе входит женщина в эффектнейшей нейлоновой шубе, хотя на улице теплым-тепло: разгар бабьего лета. Когда-то, надо полагать, шуба была совсем белой, а ныне с легким желтоватым налетом, будто прокуренная, но все еще эффектная. Шляпа — огромная, чёрно-белая — тоже весьма заметна. И пушистая непонятного происхождения чёрная муфта. И золотая сумка. И сиреневые перчатки. И фиолетовые туфли. И чёрные узорчатые чулки. И густые нейлоновые ресницы. А лицо — целая палитра художника! Все оборачиваются в её сторону. Она с улыбкой подходит к свободному стульчику и несколько тяжело взбирается на него.

— Хай, Лючи!

— Хай, Бетси!

Лючи, не спрашивая, уже ставит перед ней вместительную вазочку с шоколадным, мороженым и кусок сладкого сырного пирога. Толстая Бетси — можно предположить, что ей лет пятьдесят, — начинает с удовольствием поглощать еду, болтая при этом тонкими сухими ногами.

— Скоро зима? — говорит Лючи.

— Вчера из чистки, — отвечает Бетси и с удовольствием поглаживает ладонью мех, отчего тот слегка потрескивает.

— Не жарко?

— Плевать.

— Как же вы можете голосовать за фашиста? — возобновляет разговор лысый и заканчивает свою сосиску.

— За фашиста? Я бы никогда не голосовал за фашиста! — твёрдо произносит человек в шляпе и даже снимает её от возмущения и кладет на колени. — Он не фашист. Он сам сказал, что он не фашист. Я читал.

— Это верно, — соглашается Лючи. — Он говорил.

— А вы за кого, Лючи? — спрашиваю я.

Лючи улыбается:

— Я пока нейтральный. Мне на такой работе нельзя иааче. Сразу пойдут споры.

— Ну, а если по секрету? — спрашиваю я.

— По секрету — наверное, всё-таки за Уоллеса.

— Почему?

— Он простой парень. Он за нас. Слушали? Он сам сказал.

— Эй, Бетси! — вдруг весело кричит мой сосед в очках. — Вот тут мистер иностранный журналист. Интересуется, за кого мы будем голосовать. Ну-ка, что ты ему ответишь?

Бетси перестаёт есть. Смотрит на меня через головы мужчин и на всякий случай поправляет шляпу,

— Я ещё не решила, — говорит она жеманно. — Туда поближе к выборам, решу,

— Ну, а всё-таки! — требует мой сосед и подмигивает мне.

— Я была за Кеннеди. Очень симпатичный.

— А я за Хэмфри, — говорит мне сосед доверительно.

— Почему?

— Да уж за Хэмфри, — повторяет мой сосед таким тоном, будто знает нечто такое про демократического кандидата, что не позволяет ему голосовать иначе. Он делает большую паузу и потом поясняет значительно: — Потому что я не такой дурак, как другие.

— Кто другие?

— Другие таксисты… Они почти все за Никсона. А я не дурак. Я за Хэмфри. — Он показывает пальцем на внутренний карман пиджака, где хранится бутылка. — Хотите?.. Зря… От неё не пахнет. Лучшее дело для шоферов. Из бутылки пахнет, а изо рта ни-ни.

Трам-тарарам-пам-бах-бах, — вдруг обрушивается на нас лавина звуков. Таких мощных и неожиданных, что все вздрагивают и даже, кажется, стаканы на стойке звякнули. Оказывается, к окну подъехал агитгрузовик с надписью на борту: «О'Двайра — в сенаторы». Шестеро молодцов на нем неожиданно грянули марш. От инструментов — далеко не камерных — провода к громкоговорителям.

— Дьяволы! — вдруг раздаётся крик, который перекрывает рев оркестра. — Дьяволы! Ни шиша вы не получите моего голоса!

Это кричит Бетси, Ножиком она пытается снять с подола великолепной шубы большой кусок мороженого, который упал с ложки, когда она вздрогнула от музыкального испуга.

— Ни за какого О'Двайра, ни за какого Кеннеди, ни за какого Хэмфри, ирлашки проклятые!

У неё ничего не получается с мороженым, потому что одна рука — в прекрасной пушистой муфте, Бетси снимает муфту. И та падает на пол. И Бетси — о-хо-хо! — сползает с высокого стула и наклоняется. Ну, и подол при этом, сами понимаете, касается не очень чистого пола. Когда над стойкой снова наконец появляется эффектная чёрно-белая шляпа, под ней уже не приветливое, а злое лицо Бетси с явным преобладанием малинового цвета.

— Можете записать, мистер журналист! Бетси не будет голосовать за этих идиотов! — кричит она мне.

— За кого же вы будете голосовать, мадам? — не без интереса спрашивает лысый.

— А хотя бы за него! — с вызовом говорит Бетси и кивает на телевизор. — За него. Он этого безобразия не позволит — пугать людей, Он их прижмёт, будьте уверены.

— Но он и вас прижмёт, мадам, — продолжает приставать лысый. — Он вашу сестру не любит.

— А при чём тут это? — отмахивается презрительно Бетси. — Я женщина порядочная. Давно уже не работаю.

Оркестранты продолжают бешеным темпом наигрывать какую-то мелодию. Уоллес в телевизоре рассылает воздушные поцелуи и е шиком отдает честь своим сторонникам. Толпа же все кричит, как уверяет диктор, «наполовину за Уоллеса, а наполовину — против…».

А ведь, пожалуй, я был не очень точен и слишком оптимистичен, когда сказал двум агитстарушкам из Таскалусы, что на Севере их кандидат выглядит неважно…

* * *

Да, несколько месяцев назад многие были слишком оптимистичны. Потуги Уоллеса казались такими несерьёзными!