Промельк Беллы

Название “Мастерская на Поварской” стало наименованием художественной школы и выставки в Русском музее в помещении корпуса Бенуа, выходящего фасадом на канал Грибоедова, состоявшейся в 1995 году. Началось все с того, что вместе с моим другом искусствоведом Славой Лёном мы пришли к заключению, что наш творческий альянс с Юрием Красным и Левой Збарским хотя и не носил заранее программированный характер, по существу своему являлся тоже целым направлением в современном искусстве России. По предложению Лёна этот союз был классифицирован как школа “Поварская, 20”. Более того, Слава, постоянно занимавшийся прославлением истории авангардных течений в России, включил в нашу школу и нескольких молодых художников, чьи художественные эксперименты считал творчески близкими: Дмитрия Бисти, Игоря Обросова (кстати, новых обитателей мастерских) и Николая Попова. Таким образом, мастерские на Поварской вошли в историю отечественного художественного движения.

Выставка открывалась моей огромной инсталляцией “Сказка о дожде”, посвященной поэме Беллы Ахмадулиной.

Мы из одной купели. Все мы братья.
Мой мальчик, Дождь! Скорей иди сюда!

Инсталляция отражала уже новейшее время, хотя и служила прославлению мастерской и ее причудливого быта. К открытию был издан каталог, в котором кроме изображений экспонатов публиковались фотографии, отражавшие фантастические сборища интеллигентов, происходившие в этих стенах. Выставка передавала целую эпоху московской жизни.

Поиски мастерской

С Левой Збарским мы встречались иногда по нескольку раз в день, и все разговоры крутились вокруг мастерской. Во время застолий мы неизменно вовлекали в обсуждение друзей, которые к нам подсаживались. Разговор становился общим, каждый участник высказывался, идея обрастала новыми деталями.

Как-то в ресторане Дома журналиста к нам подошел Илья Глазунов, уже имевший мастерскую в двух шагах – в доме Моссельпрома. Дом этот был расписан рекламой, сработанной Маяковским – “Нигде кроме, как в Моссельпроме!” – потому так и назывался. Мы никогда не были близки с Глазуновым, но, услышав о наших проблемах, он проявил доброжелательное участие и пригласил нас к себе. Зайдя в дом и поднявшись на последний, седьмой этаж, мы оказались в помещении, которое занимало все пространство наверху.

Мастерская произвела на нас большое впечатление: по стенам в два ряда располагались окна, а между ними висели большие старинные иконы. Рабочая часть мастерской находилась над одним из крыльев здания. Второе крыло еще не было освоено, и Глазунов говорил о предполагаемой застройке.

Илья сказал, что хочет нам помочь и что знает в соседнем доме по Нижнему Кисловскому переулку такой чердак. Вооружился кусачками и фомкой, и мы отправились в путь. Через пару сотен метров вошли в парадную, поднялись по лестнице на шестой этаж к чердаку и оказались перед закрытой железной дверью, на которую вместо замка была намотана толстая проволока. Глазунов привычным жестом взял в руки кусачки и перекусил проволоку, дверь открылась, и мы очутились в надлестничном помещении, перекрытом стеклянным куполом. Еще недавно это был так называемый фонарь, который давал свет всей лестнице. Но в жилых домах в Москве такие фонари повсеместно ликвидировались жэками ради дополнительной жилплощади. Лестничная площадка перекрывалась балками, настилался пол и получалось пространство, годившееся и для жилья, и для мастерской, а на лестничных клетках дневной свет заменялся электрическим.

Но помещение, показанное Глазуновым, показалось нам слишком маленьким, потому что уже тогда в нашем сознании жил другой предполагаемый масштаб будущих свершений. Мы с Левой в один голос, не сговариваясь, сказали ему об этом. Тень разочарования промелькнула на лице Ильи, ведь он, несомненно, вполне бескорыстно хотел нам помочь и сожалел, что это не получилось.

Мы были ему благодарны, тем более что он указал нам способ поиска подходящего пространства. Мы попрощались и уже на следующий день приобрели необходимые для такого дела инструменты: кусачки, металлический с загнутой ручкой молоток, бокорезы, стамески и фомку. На Левиной “Волге” поехали по центральным улицам Москвы, стараясь из машины разглядеть подходящий чердак. Иногда останавливались, заходили со двора в дом и старались попасть на самый верх. По существовавшим тогда правилам необходимо было разыскать техника-смотрителя и договориться пойти с ним на чердак, чтобы он отпер замок на двери. Но с легкой руки Глазунова мы с Левой начали самостоятельно подниматься на верхние этажи, влезать в чердачные помещения и осматривать их. Бывали случаи, когда жильцы верхних этажей дружно ополчались против незваных гостей, и мы уходили от греха подальше.

После двухнедельных утренних разъездов по центру Москвы мы уже знали все чердаки домов в этом районе, список адресов пополнялся.