Промельк Беллы

Приходя ко мне в мастерскую, Вася неизменно радовался нашей, быть может, по-богемному неустроенной, но дружной и совсем не мещанской жизни. Восхищался ее причудливым укладом:

О, гость грядущий, гость любезный!
Под этой крышей поднебесной,
которая одной лишь бездной
всевышней мглы превзойдена,
там, где четыре граммофона
взирают на тебя с амвона,
пируй и пей за время оно,
за граммофоны, за меня!

Василий с восторгом принимал все, что пишет Белла. Ее рассказ “Много собак и собака” он неизменно включал в список обязательной литературы к своему курсу лекций в Америке.

На титульном листе книги “Гибель Помпеи” (1979) Василий сделал надпись: “Рассказ для Беллы”. Ясно, кто стал прообразом персонажа по имени Арабелла…

Компания наша разрасталась и превратилась уже в толпу. Шли мужчины и женщины, юноши и старики, прыгали дети и собаки, шмыгали кошки, тащились, словно овцы, тигры из местного цирка – и все это двигалось за любимицей всего нашего народа, метрополии и варварских областей, телевизионным миражом Арабеллой.

Некогда она пела выразительным голосом по чердакам и подвалам Рима и была известна лишь чердачно-подвальной элите, как вдруг явилась среди суконных рыл на ТиВи, странное существо с гипнотическим голосом, и весь наш дикий народ, уставший от своих завоеваний, не освистал ее, но возлюбил. Какое чудо внедрило ее в телесеть, и не было ли это одним из первых симптомов нынешней тектонической бури?

Из всех наших друзей-литераторов жизненная позиция Васи Аксенова была для нас самой близкой. Его отношение к существующему режиму менялось с годами: на смену иронически-снисходительному равнодушию приходило удушье от нараставшего давления. Мы знали, какой травле он подвергался и как охотились агенты КГБ за его романом “Ожог”. Белла сказала о нем так:

“Ожог” при некоторых его витиеватостях в основной своей части абсолютно трагедиен, и он много значит для всех нас и для всех наших современников, которые умеют читать, умеют страдать. Там все есть – и страдания его прекрасной матери Евгении Семеновны. Эта вещь дорого далась Аксенову. Он вложил в нее много мучительной совести, а она много принесла ему известности, но и укоризны и неприятностей: она послужила причиной разрыва судьбы – семилетнего разрыва с отечеством.

Апофеоза эта травля достигла во время поездки Аксенова с матерью в Европу. В один из дней их пребывания в Берлине Аксенов получил строгое предписание со стороны органов: ни в коем случае не ехать в Париж на встречу с матерью. Вася хотел порадовать любимую, измученную жизнью маму и выполнил ее желание. Он рассказывал мне, что, когда покупал Евгении Семеновне шубу, продавец вдруг сказал: “Вот какие русские заботливые. Тут и Нуриев для матери шубу покупал”.

В это время между нами были яркие дружеские отношения. И когда Василий пришел в мою мастерскую с идеей создания и издания в России неподцензурного альманаха, мы с Беллой с восторгом поддержали его. Замысел Василия я невольно сравнил с историей о Колумбовом яйце, когда в полемике с испанскими грандами Колумб предложил тем, кто оспаривал его приоритет в открытии Америки, поставить яйцо вертикально на стол. И, когда никто не смог этого сделать, великий мореплаватель сам поставил яйцо, слегка разбив с одного конца.

Альманах “Метрополь” стал поворотным пунктом биографии Аксенова. За ним последовало глупейшее обвинение в связях с ЦРУ, вынужденный отъезд из страны, когда его выпустили читать лекции, а потом лишили гражданства. Но об истории “Метрополя” я рассказал ранее.