Промельк Беллы

Другой посетитель из того же цеха был все-таки значительно приличнее. Первого, надо сказать, отличает полное отсутствие Ч. Ю. Очень не любит, когда собеседник шутит, досадливо морщится в таких случаях, скалится, как бы не слышит. Второй, напротив, с шуткой дружит и вообще порой все-таки вызывает что-то доброе в памяти; окрестности “Метрополя” и т. п. Однако и на старуху бывает проруха. Вдруг звонит озабоченный:

– Весь Нью-Йорк говорит, что это я изображен в недавно вышедшем романе. Скандал. Ты что-то должен сделать.

– Пардон, что я могу сделать – переписать?

– Сказать, что это не я.

– Это не ты.

– А все говорят, что это я.

– Ты сам себя узнал?

– Нет, я думал, что это Б.

– Скорее уж Б., чем А.

– Однако он назван А.!

– Что же, разве нет других А.? Он мог бы быть отчасти и В., не так ли?

– Разумеется, но весь Нью-Йорк…

Поразительная чувствительность сейчас развивается в этом цеху при малейшем намеке на некоторую неполноценность репутации. “…Ну, вот и все. Да не разбудит страх Вас, беззащитных, среди дикой ночи. К предательству таинственная страсть, Друзья мои, туманит ваши очи…”. (Даже “Грани” отредактировали в цитате “предательство” на “враждебность”.) <…>

Нынешние литературные мордобои на пространствах планеты и времени принимают диковиннейшие формы. <…>

Словом, интересно; почти не скучно и почти не противно, или, как поет советский народ: “Я люблю тебя, жизнь, и хочу, чтобы лучше ты стала!”

Обнимаем.

Вашингтонцы.

VA

В. Аксенов – Б. Ахмадулиной, Б. Мессереру

Июль 1986 г.

Дорогие Белка и Борька!

Пасхальные письма приплыли к нам уж, пожалуй, не раньше, чем к столетнему юбилею статуи Свободы, потом мы стали собираться в бегство из Вашингтона, где жара этим летом невыносимая, и вот сейчас пишу уже из Вермонта, некоторые подробности из литературной жизни которого вы найдете в письме к Женьке. Впрочем, аккуратность – это, очевидно, последнее, чего можно ждать от наших почти астральных контактов. <…>