Прометей № 2

Диктатура пролетариата — тема острейшая. Если марксисты прекрасно понимают, что в классовом обществе любая форма власти есть диктатура победившего класса, и самая демократическая буржуазная республика есть по своему существу диктатура буржуазии, то основная масса населения ещё в эту «буржуазную демократию» верит и как огня боится самого слова «диктатура», не вникая в вопрос, в чью пользу эта диктатура работает. Поэтому такие термины, как «диктатура», «диктатор», применяемые буржуазной пропагандой для очернения режимов социалистической и вообще прогрессивной ориентации и их лидеров (Северная Корея, Куба, Фидель Кастро, Муаммар Каддафи и др.) стали у буржуазной пропаганды любимой «страшилкой» для публики. В этих условиях особое значение приобретает нравственный облик носителей идеи диктатуры пролетариата. Нам чрезвычайно повезло, что в первые послереволюционные годы ВЧК возглавлял благороднейший Феликс Дзержинский: под его руководством это грозное учреждение, одной рукой карая преступников-контрреволюционеров, другой — спасало беспризорных детей. В этом отношении первый «отец» идеи «диктатуры трудящихся» (и особенно его путь от сторонника «чистой демократии» к признанию необходимости революционной диктатуры) также весьма интересен.

Идея коммунизма, которая есть идея социальной справедливости, доведённой до логического предела — социального равенства, основанного не на дроблении, а на обобществлении собственности — эта идея во все времена привлекала лучших представителей рода человеческого. Но даже на их фоне Бабёф выделяется как одна из наиболее морально-притягательных фигур[83]. Его революционный энтузиазм, смелость, мужество, бескорыстие, самоотверженность хорошо известны. Но сейчас важнее подчеркнуть другую особенность вождя «равных»: одной из самых ярких черт его личности была, без сомнения, доброта. Любовь к людям, забота об интересах наиболее угнетённых и обездоленных были присущи ему органически и предопределили, в конечном счёте, и направление его политической деятельности, и его судьбу. Именно любовь к людям ещё до революции сделала его коммунистом — сторонником идеи обобществления собственности и всеобщего равенства. Недаром ещё в 1788 году он написал: «…моей главной страстью должно быть облегчение судьбы несчастных…»[84]. Всей своей жизнью Бабёф доказал, что это были не просто слова. В то время как его сверстники (гораздо скромнее, чем он, наделённые талантами, мужеством, упорством) занимались политическим карьеризмом, наживались, он, не заботясь о материальных выгодах, все силы отдавал бескорыстному служению революции. И как-то всё время так получалось, что, занятый обдумыванием своего стратегического «великого плана» или решением текущих политических задач, он попутно должен был заниматься чисто практически «облегчением судьбы несчастных»: оказавшись в тюрьме за борьбу против косвенных налогов, он сначала добивается освобождения своих товарищей по заключению — парижских «поджигателей застав», а потом уж — своего собственного; затем спасает от судебного преследования крестьян из коммун Девенекур и Бюлль; даже его злосчастная канцелярская ошибка, давшая врагам повод сфабриковать пресловутое «дело о подлоге», была вызвана благородным стремлением скорее помочь небогатому крестьянину-арендатору, который должен был лишиться фермы… И сам «великий план» имел своей конечной задачей именно это — сделать «несчастных» счастливыми. Название «Заговор равных» дал созданной им организации уже Буонарроти в своей знаменитой книге, через тридцать лет после событий; сами же «флореальские[85] заговорщики» в 1796 году говорили о заговоре во имя «всеобщего благосостояния» или «всеобщего счастья»…