Прометей, или Жизнь Бальзака

Я не скрыл этого условия ни от тебя, ни от Лоры. Однако даже это обстоятельство, вполне естественное, показалось вам подозрительным, и вы сочли его только предлогом или каким-то дурным замыслом с моей стороны, желанием возвыситься, аристократничать, бросить своих близких и т.д. ...А между тем это чистейшая и единственная правда... Неужели ты думаешь, что твои письма, где ты наспех бросишь мне несколько ласковых слов, мне, который должен бы стать для тебя предметом гордости, а особенно письма, подобные тому, какое я получил вчера, могут привлечь к новой семье женщину такого характера и такой опытности?..

Я, конечно, не прошу тебя притворно выражать чувства, которых у тебя нет, - ведь только Богу да тебе известно, что с самого моего рождения ты отнюдь не душила меня поцелуями. И ты хорошо делала, ведь если бы ты любила меня, как своего обожаемого Анри, я, вероятно, стал бы таким же, как он, и в этом смысле ты была для меня хорошей матерью. Но я хотел бы, чтобы у тебя появилось сознание своих интересов, которого у тебя никогда не было, и чтоб ты хоть ради них не мешала бы моему будущему, я уж не говорю - моему счастью..."

Бальзак дивился слепоте своих родных. Как! У него такие серьезные шансы жениться на богатой и знатной женщине чудесной доброты, женщине, которой восторгается вся Россия и которая в Париже пользовалась бы большим весом и, занимая в свете видное положение, помогла бы выдать замуж обеих девиц Сюрвиль, а мать в угоду своему высокомерному характеру все готова испортить? Неужели Лора не понимает, что для госпожи Ганской ничего нет проще, как распроститься с Бальзаком и с его августейшей фамилией? Не делает этого госпожа Ганская потому, что ее дети и она сама все больше восхищаются Бальзаком. И неудивительно, что их возмущает, отчего его собственные родные не выказывают ему такого же уважения.

Бальзак - Лоре Сюрвиль:

"Не поворачивай в дурную сторону все, что я тебе говорю. Я говорю от чистого сердца и хочу тебе разъяснить, как вам надо себя вести в вопросе о моей женитьбе. Так вот, дорогая детка, надо действовать осторожно, обдумывать каждое слово, каждый свой поступок. В общем, если я окажусь в чем-либо неправ в этом длинном письме, не надо за это на меня сердиться; прими из моих советов то, что сочтешь верным, и главное - сожги письмо, и больше о нем говорить не будем. То же самое я рекомендую сделать и маме... Пожалуйста, запомни хорошенько, что у меня нет ни малейшего желания помыкать своими родными, быть самодержцем, требовать повиновения... Я хотел бы только, чтобы мои близкие не делали ошибок; если мои советы идут наперекор здравому смыслу, не станем больше говорить об этом... Я жажду лишь одного: полного спокойствия, семейной жизни и более умеренного труда, чтобы завершить "Человеческую комедию".

Думается, все теперь ясно, и, если вдруг мои планы здесь осуществятся, я надеюсь создать, как говорится, хорошую семью. Если же меня постигнет полная неудача, я заберу библиотеку и все, что мне принадлежит на улице Фортюне, и как философ построю по-новому свою жизнь и свое будущее... Но на этот раз я поселюсь где-нибудь на полном пансионе, сниму одну меблированную комнату, чтобы иметь независимость во всем, не связывать себя даже обстановкой... Для меня в нынешнем деле, оставив в стороне чувство (неудача меня морально убила бы), возможно лишь одно решение - все или ничего, орел или решка. Если я проиграю, я жить не стану, я удовлетворюсь мансардой на улице Ледигьер и сотней франков в месяц. Мое сердце, ум, честолюбие стремятся только к тому, чего я добиваюсь вот уже шестнадцать лет; если это огромное счастье мне не достанется, мне больше ничего не надо, ничего я не хочу.

Не следует думать, что я люблю роскошь; я люблю роскошь, собранную на улице Фортюне, но при условии, что ей будут сопутствовать прекрасная женщина знатного рода, жизнь с нею в достатке и прекрасные знакомства; сама же по себе роскошь не вызывает во мне никаких нежных чувств. На улице Фортюне все создано лишь во имя Ее и для Нее..."

Была и другая обида, правда, маленькая. В начале своего пребывания на Украине он получил несколько писем от своих племянниц, и эти девичьи письма, полные "кошачьей" ласковости и остроумия, очень забавляли графиню Анну. А затем Софи и Валентина перестали писать из-за того, объясняла госпожа Бальзак, что дядя Оноре перестал им отвечать. "Как! Ты, моя мать, находишь, что твой пятидесятилетний сын обязан отвечать племянницам! Да мои племянницы должны считать для себя честью и радостью, если я черкну им несколько слов..." Матери пришлось смириться перед такой бурей. Софи и Валентина снова принялись подражать госпоже де Севинье. Очаровательная Софи вела также дневник. В этом семействе всех тянуло к перу. Первого января 1849 года Софи описывала обед, который они с Валентиной устроили на улице Фортюне "у бабуси"...