Прометей, или Жизнь Бальзака

Какой человек, сидя в светлой галерее, обитой веселеньким перкалем в белую и голубую полоску, в состоянии думать о кузене Седийо и его зловещем балансе? "Слева, за драпировкой, притаилась небольшая дверь, она вела в ванную комнату, стены которой были оштукатурены под мрамор, сама ванна также была отделана под мрамор; свет проникал сюда сквозь высокое и широкое окно с красными матовыми стеклами; проходя сквозь них, солнечные лучи казались розовыми", - рассказывает Верде. Ванная комната точно у хорошенькой женщины! Бело-розовая спальня, залитая ровным светом, отливала золотом. "Прямо спальня юной новобрачной, герцогини пятнадцати лет". Возле изголовья кровати, скрытая складками драпировки из бело-розового муслина, находилась потайная дверь: через нее, пройдя по черной лестнице, можно было попасть прямо в сад. В рабочем кабинете лежал толстый пушистый ковер, узор его был выткан на черно-синем фоне; в шкафу стояло множество книг в переплетах из красного сафьяна с гербом Бальзаков д'Антраг; на этажерке черного дерева лежали красные картонные папки с золотыми литерами, на верхней полке виднелась гипсовая статуэтка Наполеона I. К ножнам шпаги был прикреплен листок бумаги со следующей надписью: "То, чего он не довершил шпагой, я осуществлю пером. Оноре де Бальзак". Он готовил декорации для будущих шедевров.

Наконец, для того чтобы обитатель этого очаровательного жилища соответствовал обстановке, Бальзак заказал у портного Бюиссона (улица Ришелье, дом номер сто восемь) "29 апреля - черные выходные панталоны стоимостью 45 франков и белый пикейный жилет за 15 франков; 23 мая - синий сюртук из тонкого сукна за 120 франков, тиковые панталоны цвета маренго за 28 франков, светло-коричневый пикейный жилет за 20 франков". В его безумствах было даже нечто героическое. Он словно говорил: "Мои кредиторы вопят, кузен их усмиряет; семья наша разоряется, а я трачу деньги". Но кто же будет расплачиваться? Проще всего было с портным Бюиссоном: этот образцовый поставщик принимал векселя Оноре, разрешал их без конца переписывать - он верил в будущее своего гениального клиента. Преданный поклонник Бальзака, он до такой степени был ослеплен его пылом и остроумием, ему так льстили похвалы заказчика, что порою он даже рассчитывался с кухаркой Оноре и принимал участие в невероятных деловых начинаниях Бальзака, которого называл "мой клиент, мой соотечественник и почти, осмеливаюсь сказать, мой друг". Что же касается торговцев мебелью, Латуш выдавал дружеские векселя и сам входил в долги, чтобы спасти своего собрата. Кроме того, Латуш помогал устраивать в газеты и журналы статьи, которые писал Оноре; в его поведении причудливо смешивались великодушие, кокетство и мизантропия.

"Человек, вы обещали прийти проведать своего больного собрата; вы не пришли; это в порядке вещей. А я, стараясь снискать ваше благоволение, хочу вам сообщить, что рукопись, которую вы мне оставили, уже у господина Канеля: он, радея о ваших интересах, пришел за нею сам... Прощайте, человек. Радости вам и здоровья".

Удобно устроившись за красивым письменным столом, забыв и думать о своих плачевных делах в силу чудесной способности отвлекаться от действительности, Бальзак вновь ощутил горячее желание писать. Но за что приняться? Он приступал ко множеству произведений и ни одного не заканчивал. Он упоминает о каком-то романе, об "Истории раннего христианства". По его словам, он так уж устроен, что "его воображение начинает работать только в том случае, когда другой автор, пусть даже второстепенный, дает ему толчок". В первые годы творчества роль "другого автора" играли попеременно то Матюрен, то Пиго-Лебрен или Дюкре-Дюминиль. Они вдохновляли его на мелодраматические романы, где непременно присутствует вечное трио: жертва, изверг и спаситель; они привили ему вкус к замкам с привидениями и полными опасностей подземельями. Латушу ставили в большую заслугу то, что он, дескать, направил Бальзака на путь Вальтера Скотта и Фенимора Купера, на путь близкого к реализму исторического романа. Но нужен ли был для этого Латуш? Все знакомые Бальзаку издатели Мам, Гослен, Сотле - выпускали книги Фенимора Купера. Бальзак восторгался им. "Вот бы вести жизнь могиканина! - писал он Виктору Ратье. - О, как глубоко я постиг натуру дикаря! Я отлично понимаю корсаров, искателей приключений, людей, восстававших против общества".

Описывая в "Уэверли" и других своих ранних романах прошлое Шотландии, ее обычаи, жителей, повседневную жизнь, Вальтер Скотт подал великий пример. Он не просто создавал исторические романы, он писал социальные исследования.