Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Термодиффузионное разделение изотопов урана, начатое еще в Казани в 1943 году, перенесли в следующем году в Ленинград — Физтех возвратился в родные места. В Москве основные эксперименты вел Юрий Лазуркин. В Ленинграде аналогичные опыты ставили Кобеко, Русинов и другие физтеховцы. В 1946 году Александрова назначили директором Института физических проблем, он совмещал руководство институтом с темой, взятой у Курчатова. Лазуркин разрывался между бывшим «Капичником», где разместили лабораторию, и электростанцией МОГЭС, напротив Кремля: там проводились эксперименты в жидкой фазе и с паром. В решающие недели опыты шли круглые сутки. В зале для физиков отгородили железными листами угол. Пар свистел и одурял, температура поднималась до 40°, не хватало воздуха. Александров, как-то проработав несколько часов в такой атмосфере, потерял сознание. Эксперименты показали, что разделение урана идет неплохо, но требует много энергии и пара. Большая энергоемкость термодиффузионного способа делала его слишком дорогим. К таким же выводам пришли и «термодиффузионщики» Ленинграда. Курчатов просмотрел предварительные результаты, посоветовал доисследовать процесс, но для практического применения не взял. Можно было ограничиться отчетом по теме.

Значительный успех обозначился у Арцимовича. Начиная с немногочисленной группой помощников — среди них были и Герман Щепкин, и Павел Морозов, и Виктор Жуков, и Игорь Головин, — он быстро расширял исследования. Электромагнитная сепарация давала хорошее разделение изотопов урана. Она была проста, легко рассчитывалась. Но она требовала затраты большого количества энергии, дефицитных материалов. Курчатова прельщало физическое изящество метода, но он не мог стать основным направлением. В Америке построили в Ок-Ридже огромный завод для электромагнитной сепарации изотопов урана. Курчатов не видел оснований строить такой же, хоть и знал, что Арцимович огорчится. Небольшой завод все же строился — Курчатов не уделял ему много внимания.

Перспективным оказалось направление, разрабатываемое группой Кикоина. И в Америке завод газовой диффузии в Ок-Ридже стал основным поставщиком обогащенного урана и легкого его изотопа. Принцип разделения был несложен, но технически его осуществление требовало сложных исследований и совершенно еще не известной, только лишь конструируемой аппаратуры. Зато полностью автоматизированное предприятие работало просто и надежно, требовало сравнительно мало усилий на обслуживание. Успех у Кикоина обозначился не сразу, но тем значительней были результаты.

Основное внимание Курчатов отдавал уран-графитовым реакторам. В них он видел основное звено всей ядерной программы. Они вырабатывали тепло — его можно было использовать на мирные цели; в них создавался плутоний — лучший материал для атомного оружия. Курчатов все направления нацеливал к успеху, но все больший приоритет отдавал уран-графитовым реакторам. Еще не пришло время доказывать это открыто, еще продолжались исследования в других областях и неизвестно было, что за эффект они дадут, но дальняя цель была ясна. Он выбрал главное направление. Он не сомневался: основное движение пойдет по этой магистральной дороге. Еще не был закончен опытный котел, а он уже выдал проектное задание на промышленный реактор. Еще не были закончены эксперименты на первом котле, а он уже требовал рабочих чертежей от спешно созданного проектно-конструкторского бюро, руководимого Николаем Доллежалем.

Это был, конечно, риск, и немалый. Разрабатывать проект промышленного предприятия на основе лабораторных данных, без предварительной доработки их в полузаводском масштабе, до войны назвали бы инженерным авантюризмом. Он мог бы предложить иной термин: инженерная интуиция. Вся созданная в 1943 году стратегия атомных работ основывалась на том, что научной интуиции отводилась роль не меньшая, чем обширным знаниям и сериям точных экспериментов. Он окружил себя помощниками, умевшими, как он говорил, «считать на пальцах». Он с удовольствием вспоминал, как на одном из семинаров его заместитель, математик Сергей Соболев, потребовал двух месяцев, чтобы точно рассчитать на построенной им механической вычислительной машине «шаг решетки» реактора. А Гуревич написал на доске цифру 19±2 и скромно сказал: «Мне кажется, вы получите что-то в этом роде, Сергей Львович». Через два месяца Соболев принес окончательное решение: это было 19!