Курчатов перемещал на эту работу самых энергичных и удачливых экспериментаторов, самых талантливых теоретиков, всех, кто освободился после пуска промышленного реактора и мог быть полезен для конструирования «изделия».
Не всегда такие переброски совершались просто.
Однажды Курчатов вызвал к себе одного физика И объявил ему:
— Поедешь помогать конструировать «изделие». На сборы — день. Действуй. Физкультпривет!
Выбор Курчатова, как всегда, был удачен. Физик быстро вошел в работу, сделал много полезного, вскорости возглавил большой экспериментальный сектор. Но в тот день, страшно обидевшись, он хоть и с неизменной своей веселой улыбкой, но достаточно язвительно возразил, что хорошие начальники раньше узнают у сотрудников, желают ли те перемещений, а уж потом перемещают. Курчатов разволновался:
— Ты внесен в правительственный список, я не имею права менять его, пойми меня!
Физик понял.
Для каждого строптивого сотрудника имелся свой метод убеждения. Курчатов сообщил одному из помощников Гуревича, что переводит его на другой объект, на должность своего заместителя по науке. Сотрудник стал отнекиваться: он уже несколько месяцев проработал на том объекте, хватит, ему интересней у Гуревича — и работа захватывает, и начальник отличный. Курчатов хладнокровно подвел итог спору:
— Я тебе приказываю, а ты решай за себя сам.
Сотрудник «решил за себя» никуда не перемещаться.
А когда он пошел получать зарплату, оказалось, что на старом месте он уже не числится, а на новом его не оплачивают, так как не видели на работе. Курчатов, посмеиваясь и поглаживая бороду сверху вниз — признак хорошего настроения, — объяснил:
— Я тебя числю на новом объекте, а если хочешь работать у Гуревича, то делай это за свой счет. Увлечений твоих не оплачиваю.
Строптивый сотрудник покорился.
Иногда Курчатов поступал совсем «не по обстановке» — и лишь впоследствии выяснялось, что странный поступок глубоко продумывался. Так, после пуска опытного реактора Козодаев попросился уйти из атомной программы. Ему захотелось вернуться к космическим лучам; он разработал новые приборы, чтобы определять все их компоненты, создает аппаратуру для интервалов времени в миллиардные доли секунды и еще меньше.
— Что ж, езжай, Миша, на Алагез, — сказал Курчатов после короткого размышления. — Здесь дело идет хорошо, обойдемся без тебя.
А позже, узнав, что командировка в Армению прошла удачно, он удовлетворенно заметил:
— Ну вот, и конкретное свое задание выполняли, и не забывали общие проблемы науки.
После пуска промышленного реактора Курчатов устроил «большой объезд», чтобы составить себе полное, представление, как идет дело на всех объектах. Он снова посетил промышленный реактор, на котором недавно прожил почти год, очистительные и рафинировочные заводы, поехал оттуда на заводы диффузионного и электромагнитного разделения и вернулся назад. Везде все шло отлично. Материал для «изделия» накапливался. Можно было готовить главную тему: конструкцию этого самого «изделия».
После очередного теоретического семинара, на который пришел и Александр Лейпунский, Курчатов попросил Лейпунского пройти к нему в кабинет. Лейпунский сел в кресло, спокойно смотрел на друга. Он догадывался, о чем пойдет речь. Один физик за другим, заканчивая или прерывая свои работы, уезжал на «новую тему». Лейпунский недавно завершил одну из разработок, предложенных Курчатовым. Вероятно, и его направят туда же, куда уходили другие физики.
А Курчатов, не начиная разговора, рассеянно смотрел в окно. Снаружи совершалось чудо. Пустырь превращался в сад. Возводились новые здания, устраивались дороги, прокладывались инженерные коммуникации, высаживались молодые деревья, разбивались цветочные клумбы. Павел Худяков, заместитель директора лаборатории № 2 по хозяйственным делам, за тот год, что Курчатов провел на строительстве и пуске промышленного реактора, неузнаваемо изменил такую прежде унылую территорию.
— Нравится, Саша? — Курчатов показал рукой в окно.
— Даже очень! Не всякий дом отдыха похвастается таким парком. Но ты ведь позвал меня, Игорь, не для того, чтобы погордиться благоустройством?
— Не для этого, правильно.