Промежуточная станция

Очевидно, строгости чрезвычайного положения были отменены. Накануне праздника проводились шествия, а в полночь над рекой устроили фейерверк, тут уж людям разрешалось выйти посмотреть. Роуви хотел сразу же повернуть назад. Им надо было только забрать медикаменты, перевязочный материал и прочие мелочи, которые могли пригодиться при побеге через туннель… И Марию. Но когда вспыхнул фейерверк, то даже противоположный берег озарился светом. Переправа сегодня была положительно небезопасна.

Джон сказал лишь:

— Двигай дальше.

— Послушайте, — возразил Роуви, — если мы это сделаем, то больше не вернемся.

— Мы должны взять Марию! Ясно? — настаивал Джон.

Роуви кивнул.

— Да я все понимаю, но мы даже не знаем, сумеет ли госпожа Савари попасть сюда. Надо бы попытаться в другой раз.

— Нет, сейчас, — не уступал Джон.

— Ее не видно больше недели. Таких долгих отлучек еще не было.

— Вот именно, — сказал Джон.

— Он прав, — поддержал его Индеец. — Может, до сих пор не удавалось. До сих пор был жесткий контроль. А сегодня на улицах полно народу, так что есть определенный шанс.

Роуви ничего не ответил и развернул лодку в сторону противоположного берега.

— Хорошо, поехали, — сказал он, — но сначала скажите куда. Она же не знает, где мы сегодня приткнемся.

— У сарая с инструментом.

Они налегли на весла, чтобы не тарахтел мотор. Было очень душно, все обливались потом, Роуви тихонько ругался. И как только лодка коснулась берега, Индеец сказал:

— Она здесь.

— Слава Богу, — вздохнул Джон.

Мария вышла из сарая. В руке у нее было несколько цветочных гирлянд, она протянула их мужчинам.

— Город празднует, — сказала она. — А несколько дней назад горел.

Стоять во весь рост на фоне вспышек было опасно. Джон молча обнял Марию, и она коротко рассказала ему о пожаре и о том, как нашла приют у одной женщины.

Роуви смущенно постукивал ногой по доскам лодки. Надо было спешить назад. Они могли бы запросто успеть доплыть, прежде чем вспыхнет очередной фейерверк. В этот момент они увидели целую флотилию полицейских катеров, показавшихся на фарватере. Катера были украшены цветами и чинной вереницей двигались вверх по течению, к мосту. Ничего не оставалось, как только ждать глубокой ночи, но служебные собаки могли испортить все дело, прятаться в гавани было опасно.

— Что теперь? — спросил Роуви. — В город?

Мария кивнула. В этой ситуации лучше всего было скрываться не в укромном месте, а на многолюдной улице.

Они осторожно пересекли пирс и направились к центру. По всей улице Нации на домах красовались флаги и гирлянды цветов. На каждом углу, на каждом свободном пятачке играли оркестры. Звучали марши и старые солдатские песни. И сразу было видно, кто служил, а кто нет: бывшие солдаты подпевали. Мимо прошел строевым шагом отряд гражданского ополчения, чуть позже — отряд ветеранов. В руках у них было оружие, готовое к бою. То тут, то там слышались иногда слова лозунгов, тех самых, которые можно было прочитать на плакатах.

Роуви извинился и исчез. Через некоторое время он появился с париком, накладной бородой и двумя головными уборами из бумаги.

— Наряжайтесь, — сказал он.

Мария взяла парик, Джон — матросскую бескозырку, вполне пригодную, чтобы спрятать под ней его рыжую шевелюру, Индейцу досталась солдатская пилотка.

— Ну, как себя чувствует ветеран? — улыбнулся Роуви.

— Меня зовут Амун, — ответил Индеец. — На тот случай, если придется окликнуть.

Ему вдруг показалось, что за ними наблюдают. На углу стоял какой-то мужчина, не сводивший глаз с Марии. «Парик, — подумал Амун. — Зеленые волосы привлекают внимание». Он взял Марию под руку и потянул в сторону.

На другом углу он снова увидел того же мужчину. Индеец сказал об этом Джону. Джон оглянулся, но никого не увидел. Все вместе они продолжили путь, но вскоре компания разделилась. Роуви пошел с Марией к собору, Джон и Амун отстали от них. Они искали человека, который следил за ними.

На подиуме у собора стоял конферансье и пытался развеселить публику. Он приглашал принять участие в представлении каждого, у кого есть желание и соответствующий костюм. На большинство призывов публика откликалась ржанием. Зрители были в подпитии, артисты тоже, и никто особо не интересовался тем, что происходит на сцене. Туда лишь иногда поглядывали и хохотали. Некоторые вообще не смотрели, но заливались смехом. На площади было очень душно, гораздо хуже, чем в гавани. И народу — не продохнуть.

Роуви оттеснили от Марии. Она видела, как он пытался вернуться к ней, двигаясь против людского потока, и как его относило все дальше и дальше. Сначала мелькала его голова, потом руки, и вот он вовсе исчез из виду.