И все это на такси; из всех видов общественного транспорта он признавал только такси. Это влетало ему в копеечку, зато, как он сам говорил, раскрепощало, давало возможность в дороге собраться с мыслями… Впрочем, зарабатывал он довольно легко, так же легко и свободно тратил, никогда ни на что не откладывая…
И вдруг во всем этом — откуда ни возьмись — постоянно возрастающий интерес к деревне! Впрочем, интерес вполне распространенный в наши дни. Хотя бы потому, что от того, как обстоят сегодня дела в деревне, от того, какой там складывается микроклимат, зависят и наши дела в городе, наш городской климат.
Этот вот интерес и привел однажды Дубровина на работу в вычислительный центр какого-то сельскохозяйственного НИИ. Впрочем, его всегда несколько угнетала чрезмерно узкая специализация электронщика. Переход в новую для него область, называемую сельским хозяйством, позволял ему расширить круг отношений с миром, кое в чем разобраться, кое-что понять.
Этим же стремлением я и объяснял его внимание к газетной дискуссии о судьбе заброшенных усадеб в затухающих деревушках и деревнях, признанных однажды с чьей-то нелегкой руки неперспективными и лишенными в силу этой «неперспективности» всяких надежд на официальное развитие. В дискуссии все сводилось к тому, что раз уж уходят из деревни коренные ее жители и процесс этот необратим, а во многих случаях и неуправляем, то пусть бы доставались их усадьбы желающим здесь жить горожанам. Хотя бы и не всегда жить, не постоянно, а лишь летом, в отпуске, в воскресные и праздничные дни. А пенсионерам — и вовсе от холодов до холодов, — большую, стало быть, часть года. Воспитывать детей и внуков на свежем воздухе и парном молоке, ковыряться в охотку в саду, мастерить что-то в сарайчике — то есть обрести все те нехитрые радости, которых напрочь лишены городские жители, заселившие высотные муравейники крупнопанельных домов…
Геннадий даже завел специальную папку с тесемочками, куда старательно складывал вырезки из газет.
Зная его постоянную, счастливо сохранившуюся еще со студенческих лет готовность с увлечением закапываться в самые неожиданные проблемы и подходить к их изучению с профессиональной для научного работника обстоятельностью, ничего особенного или там предвещающего какие-либо перемены в его жизни за появлением папки с надписью «Дом в сельской местности» я не разглядел. Как всегда, я следил за ним с любопытством, с предвкушением какого-то нового, неожиданного для меня поворота темы. Хотя — теперь я это отчетливо понимаю — и приблизительно не представлял, куда этот его интерес может нас завести…
— Дом в деревне, — говорил мне Геннадий, — это же тебе не садовый кооператив! Со всеми его нелепостями: печку ставить нельзя, баньку и сарай — нельзя, забор — тоже не положено… А то, что можно, — тоже нельзя: попробуй выстроить дачу, если ты не строительный прораб, а дядя у тебя не снабженец… Разве что как Владимир — из фанерных ящиков…
К садово-кооперативным «товариществам», как их называют, непременно с ударением на «и», с некоторых пор он питал тихую ненависть.
Как-то коллега Дубровина по НИИ — тогда тоже кандидат наук, только экономических, — Владимир Семенович Куняев вытащил нас на свой садовый участок. С известной перспективой — подразмять в выходные дни мышцы и привести в порядок участок, из-за которого активисты садового товарищества в институте давно уже грозились вытащить Владимира Семеновича на местком. Запущенность выделенной ему земли темным пятном ложилась на лицо если не всей науки, то уж коллектива НИИ точно.
Заодно — ну как можно без этого «заодно»! — было намечено обсудить написанную Геннадием с Владимиром статью для «Вопросов экономики». «Крыша над головой есть, — сказал Владимир Семенович, распаляясь и имея в виду сооружение, воздвигнутое им из упомянутых уже ящиков и напоминающее своим видом скособочившийся сортир, — спальники и провизию возьмем с собой, тишину и свежий воздух я вам гарантирую. Как, впрочем, и фронт работ…»
Фронт работ был необъятным.
Приехав на участок, мы скинули пиджаки и принялись перекапывать грядки под клубнику, без которых немыслим ни один «товарищеский» огород. Весеннее солнышко весело припекало, и работа спорилась.
— Надо не грядками заниматься, а рыть водосливную канаву, — сказал сосед, вот уже добрых полчаса наблюдавший за нами с видом мыслителя, облокотившегося на грабли, — грядки подождут.
Это был заместитель директора института по научной работе. И председатель дачного кооператива.
Мы начали рыть канаву.
— Не здесь роете, — сказал подоспевший начальник ВЦ, а для Геннадия тогда непосредственный начальник, — начинать надо от столбика…
Мы стали копать не здесь, а там, где надо. От столбика.
— Клубнику что же на солнце оставили? Пропадет… — сурово заметил зам по науке. Непосредственный, можно сказать, руководитель Куняева.
Владимир Семенович Куняев воткнул лопату в землю и ушел в машину. Достал из портфеля рукопись статьи, принялся ее ожесточенно листать.