Изумляла простота, с какой он совершал невероятное, очаровывала непосредственность, с какой он опирался на окружающих, — никого этим не обременяя, а даже как бы одаривая, доставляя удовольствие. Так было, например, с его библиотекой.
Однажды, остепенившись и получив новую квартиру, Сватов устроил шумное новоселье. Книги всю жизнь он покупал жадно, но безалаберно раздавал знакомым, никогда не заботясь о том, чтобы их возвращали. Теперь, полагая, что к пополнению его библиотеки подлинные друзья должны проявить живой и бескорыстный интерес, принял «волевое» решение. Всем приглашенным было объявлено: из подарков новосел принимает только книги, но не любые, а по списку, составленному Сватовым. От двух до пяти томов с носа.
Ущерб, нанесенный таким образом книжным полкам друзей, был, можно сказать, ничтожным в сравнении с пользой, принесенной Сватову. Наш энтузиазм, умело подогреваемый приятелем, достиг значительных размеров, и при общем радостном удовольствии, лишь слегка омраченном некоторым вероломством вновь рожденного библиофила, Сватов в один вечер стал обладателем вполне компетентно подобранного, целевого и даже уникального собрания.
Впервые готовность окружающих идти ему навстречу Виктор Аркадьевич ощутил (по его словам, тогда еще не совсем осознанно) в старшем школьном возрасте.
Был фестиваль польских фильмов, шла премьера киношедевра тех лет, и гигантская очередь за билетами заполняла все пространство у касс центрального кинотеатра. Пробившись в фойе, Витька Сватов понял, что, заняв очередь, он простоит в ней до окончания фестиваля, чем окончательно подорвет свой авторитет в глазах Леночки из десятого «Б», с таким трудом вырванной им из-под родительской опеки на этот вечер.
Мгновенно оценив ситуацию, Виктор Сватов повернулся к своей подруге и спросил ее, на какой именно из сеансов ей хотелось бы пойти. Леночка, прекрасно понимая, что в кино ей сегодня не попасть, обиделась за издевательство, но, сморщив носик, все-таки пролепетала что-то про две серии, про маму и уроки, про то, что ей все равно, но ее маму мог бы устроить только сеанс на восемнадцать тридцать.
— Будьте любезны, — обратился Сватов к пожилому мужчине в самом конце очереди, — передайте, пожалуйста. — Так обращаются к пассажирам автобуса с просьбой передать пятак. — На два билета. — Вежливо и просто. — На сеанс восемнадцать тридцать. — И протянул ему двадцать пять рублей.
На Леночке он и женился. Не сразу, разумеется, а пять лет спустя: потрясения, испытанного ею в те минуты, когда некий импульс, сгенерированный Сватовым, проследовал, подобно электрическому разряду в запутанном мотке проволоки, сквозь лабиринт очереди и вернулся к нему в виде двух билетов на сеанс восемнадцать тридцать и сдачи в пять рублей, один из которых был мелочью, — этого потрясения хватило надолго.
— Признаюсь, — говорил Сватов позднее, — поначалу мне такое давалось с трудом. Все-таки очередь. Тогда все решала очередь… Это, конечно, демократично, но связано с целым рядом неудобств и требует значительных затрат внутренней энергии. Теперь проще. Теперь все решает личность.
Именно такой личностью,
Вот мы на вокзале, собираемся взять билеты — нам по пути.
Нелепо стоять в очереди, наставляет меня Сватов. Вместить ее просто не сможет нужный нам поезд. Значит, этим людям ехать куда-то не туда. А нам ехать
— Для начала нужно найти свободного человека, готового тебя выслушать, — на ходу пояснял он мне.
— И понять, — догадливо подхватываю я.
— Понять — это следующий этап, — назидательно говорит Виктор, пристально оглядывая зал, — это уже зависит от наших способностей внушать. Но сначала на нас кто-то должен обратить внимание. Невозможно объяснить что-либо кассирше, на которую целую смену наседает толпа.
Нет, нам нужен не администратор, к которому не пробиться, не начальник вокзала, у дверей которого очередь. Пусть это будет постовой милиционер, медсестра из здравпункта, начальник багажного отделения, лоточница, торгующая остывшими пирожками, которые никто не берет. Дальше все просто.