Промежуток

– Шофер всегда пьян, поливает лужи, оставляет дорожную пыль за собой. Как я тебя понимаю.

– Но как они его взяли? Неужели он не догадывался? И не мог куда-нибудь скрыться?

– Кара, кара. Она всегда неожиданна.

А он уже не подлёток, слишком медленно передвигается на своих двоих. И потом: куда он от своих книг? Ты заглядывала к нему в кабинет? Нагромождение это видела?

– Да видела. Пролетала мимо. На карнизе не засиживалась. Скользко, особенно зимой.

– Согласна. Не наше это дело – эквилибристика. Пусть синицы у людей еду выклянчивают, ну или эти олухи царя небесного – голуби. Один там у него все время ошивался – ну ты знаешь, больной, хромоногий.

– Он трехпалый. Впереди одного пальца нет.

– Точно. Но знаешь… и мне случалось бывать в гостях у того человека.

– Прямо в комнате? Да ты что!

– Когда к нему приезжали знакомые, и все выходили курить на балкон. Конечно, я была осторожна.

– Еще бы! Без приглашения!

– Мне даже удалось стащить бутерброд с колбасой…

– Ты в своем репертуаре.

– Не бог весть какой колбасой, но чтобы не утрачивались навыки.

– А пуговицу где нашла? Перламутровую?

– На столе у него, под лампой. Он на нее часто смотрел, будто бы разговаривал с ней. Или сам с собой.

– Знаю. У них это называется: реликвия. Важная для человека вещь, связанная с прошлым.

– Прошлое – вот я и взяла.

– Свистнула!

– Зачем ты так говоришь? Это для музея. Прошлое – к прошлому. Между прочим, вещица – настоящий винтаж. Сейчас здесь уже такое не делают.

– Никогда не делали. Это от платья. Что, думаешь, я не знаю, что его носила та девушка, которая к нему приезжала?

– Да, конечно. Не волнуйся. Уже не приедет. Да и его не выпустят, если уже не того. Не пустили в расход.

– Как ты можешь такое говорить!

– Ну, во всяком случае, она не приедет.

Я видела, он получил от нее письмо. Давно это было. Дымил всю ночь. Порвал его, а потом заклеивал такой липкой лентой… узкой.

А широкие липкости они развешивают, чтобы ловить мух.

– Зачем им мухи? Они же их не едят?

– Не знаю. Люди любят убивать.

– Да ладно, этот и мухи не обидит.

– Вот его и взяли.

– Но пуговицу ты стащила раньше.

– Я не жестокая. Конечно, потом. Не хотела, чтобы она ему напоминала все это.

– Платье продавалось в магазинчике через дорогу.

– У нас?!

– Они оттуда выходили как-то – и вечером она пошла с ним в кафе в этом платье.

– А ты тоже не промах!

– О чем ты?

– Ведешь расследования. Просто Шерлок Холмс!

– А кто это?

– Не важно, проехали.

– Пуговки блестели… Теперь там сделали склад оружия.

– Вот это знаю. Ничего интересного.

– Да, были времена… Красивое платье, человеческого цвета. У них тела такие. Тонкое платье. Голое. Шелк, да? Пуговки часточасто – и заканчиваются высоко. При ходьбе все ноги видно.

– Ты считаешь, она красивая?

– Худосочна, но может быть… а впрочем, человеческих мерок нам не понять.

– А мне она не нравилась. Мерзавка носила такие серьги… с перышками. Ради них замучили кого-то из наших.

– Может, просто кто-то подобрал потерянные – мы ведь тоже так делаем. Надеюсь, ни одна птица не пострадала.

– Не поручусь. Странная самка. Нечеткая какая-то.

– Да, что-то такое зыбкое в ней было. Правда, я и видела ее всего пару раз.

– Ясно. Уже не увидишь. Она его бросила.

– Может быть, но все-таки его жалко. А что случилось?

– А ты не видела? Они не пара.

– Да нет. Они хорошо смотрелись. Узкие, длинные.

– Ты не понимаешь. Молодая самка, ей были нужны птенцы. А чем они занимались? Какие-то бумаги перебирали все время. Его бумаги. Кричали, но явно не в любовном пылу. Ты хотя бы раз видела, как они спаривались?

– Что ты! Подглядывать бы, как некоторые, не стала. Что они, подопытные?

– Ты меня осуждаешь?

– Нет, но…

– И что-то я не верю, что эти люди вообще начинали вить гнездо.

– Ты знаешь, куда его увезли?

– Мое любопытство не простирается так далеко. Может, сразу на кладбище?

– Голуби знают точно.

– Ладно, потом их расспросим. А сейчас полетели к булочной.

– К «Братьям Караваевым»? Вчерашние пирожки?

– Ага.

Несовместимость

1. Инга

Дарт приехал поздно, в сумерки. Они были искусственными, как многое у нас (но чтобы сказать это с полной уверенностью, понадобилось бы отыскать за диваном учебник физики или, по крайней мере, вспомнить, что он давно выменян на детский крем, без которого руки так сохли, что у меня не получалось переворачивать страницы).

Стала в проеме входной двери.

– Что-то случилось?

– Проволочный человечек…

– Привет. Что случилось??

– Я сделал тебе овощное рагу.

– Отдай врагу, – и тут же устыдилась глупой шутки, и почувствовала, как загорелись скулы. Кончики ушей сразу захотелось потереть. У меня аллергия почти на все, даже на собственную грубость, и это смешно. – Не обращай внимания, я туплю.

Странно было смотреть, как растерянность переливается под кожей резкого лица – вместо желваков. Потом он зачастил, будто оправдываясь:

– Я перед выходом. Баклажаны, кабачки, помидоры, лук, чеснок. И болгарский перец. Чили я не клал. Я все помню. Тебе нельзя.

– Спас… – и осеклась. Растроганно, раздраженно – сразу. Все это уже вышло за рамки нашего дружеского договора.