Промысел божий

Ему снилась его родная комната, бесконечно знакомая и милая, где каждый уголок был изучен до мельчайших подробностей, где ждали любимые игрушки и цветные карандаши, и где пахло так привычно и хорошо. Он бродил по пустым комнатам, удивляясь, где же бабушка и мама, и опасаясь отца, который непременно снова увезёт его в ужасный детский сад. В кухне у плиты, где, как ни странно, ничего не булькало и не пахло вкусно, он увидел бабушку, совершенно не помня о том, что она умерла неделю назад. Бабушка была очень рада ему и говорила какие-то очень добрые слова, а вид у неё был растерянный и трогательный. Потом он понял, что бабушка прощается с ним. Она говорила, что должна куда-то уйти, и он погоревал вместе с ней, потому что очень её любил. Потом бабушка вдруг исчезла. Он пошёл по квартире её искать, но не нашёл, забрался на кровать и решил заснуть. А когда проснулся, разбуженный каким-то шумом и вознёй вокруг него, долго не мог понять, почему мама так сильно плачет, прижимая его к себе, и отчего отец выглядит растерянным и бледным, каким его никогда прежде не видел Всеслав.

…И отец и мама в тот день были срочно вызваны в сад старшей воспитательницей, а когда примчались оба, то испуганные воспитатели поведали им, что их сын исчез во время «тихого часа», где по его окончании постель Всеслава оказалась пустой и одежда лежала на стуле рядом, не тронутая.

Была вызвана милиция и его искали с собакой до вечера, пока не догадались проверить квартиру, где маленький заспанный Всеслав и обнаружился целый и невредимый. И это при том, что он был одет в точно такую одежду, что была оставлена в детском саду возле кровати, а ключа от квартиры, по причине малолетства, у него не было.

Таинственный случай подвиг родителей отказаться от детского сада: теперь его отдавали на всю неделю другой бабушке, по линии мамы, жившей отдельно, но это уже не так тревожило и пугало Всеслава. Родители впоследствии никогда не вспоминали тот жуткий непонятный случай, а сам Всеслав предпочитал не думать об этом, хотя повзрослев, понимал, что стряслось тогда с ним нечто невероятное. Он хорошо всё помнил, не понимая, как и все остальные, лишь одного: как именно он оказался дома, заснув перед этим в чужой постели в детской саду. Поначалу он украдкой вспоминал этот случай, но потом, как и всё непонятное, оно отступило на задний план, заслоненное реальностью, став неким недоразумением, о котором было неприятно вспоминать. Позднее, уже подростком, он отыскал в комоде, в самом нижнем ящике свои старые детские вещи и догадался, что это тот самый второй комплект, что был обнаружен в детском саду, когда его самого там уже не было. Он хорошо помнил ощущение, с которым рассматривал эти маленькие вещи (было видно, что после того случая родители никогда не надевали на него эту одежду). Ему казалось, что он держит в руках невероятную загадку, и вот-вот завеса тайны падёт и ему всё станет ясно, как день. Но ничего подобного всё-таки не произошло. Мало того, ему стало жутко. Он поспешно спрятал эти вещи на прежнее место и постарался больше никогда о них не вспоминать – ему было слишком не по себе.

…– Эй, лентяй и недотепа, спишь, что ли? А ну, отвечай, сколько будет дважды два?

Всеслав потянулся и пробурчал из своей печи:

– Дважды два будет квадратный корень из девятисот, поделенный на семь с половиной. Что ты кричишь спозаранку?

– Поднимайся, соня. Нас ждут великие дела.

– Ага. Но начать необходимо с малых…

Он выбрался из печи хмурый и разбитый, уселся на оселке. Хотелось спать, но оЙми смотрела на него весело и хитро, и он отправился приводить себя в порядок.

В доме была настоящая ванная комната: там имелся и унитаз, и та же ванная, а вода, похоже, была из водопровода. Лишь горячей не было – для нагрева использовался вполне современный газовый котел. Всеслав принял короткий освежающий душ, растёрся мохнатым полотенцем, оделся и покинул ванную.

оЙми против его ожидания нигде не было. Он прошёл по дому. Снова комнаты были пусты, но явно обитаемы: например, в той, где стояла прялка, на столе появился большой пузатый самовар. Всеслав увидел на нём чеканные изображения медалей – водогрей был породистым. На этот раз Всеслав заметил портрет, висящий на внутренней стене: кажется, на нём была изображена хозяйка. Портрет не был старым, мало того, написан он был с помощью угля и сангины (Всеслав видывал такую технику прежде) и выглядел очень натурально, до ощущения, что вот сейчас женщина подмигнет ему своими красивыми глазами. Всеслав подошёл ближе: нарисовано было мастерски. Лицо женщины не было застывшим, не было оно также ни грустным, ни серьёзным, ни смешливым. Оно будто бы оставалось в некоторой переходной фазе от одного к другому, как знаменитая полуулыбка Моны Лизы Леонардо.