Проникнуть в мысли BTK. Подлинная история тридцатилетней охоты на жесточайшего серийного убийцу из Уичито

Однако самым неприятным ограничением являлся лимит на время общения. Мне разрешили проговорить с ним всего два с половиной часа. Может показаться, что этого более чем достаточно для личной беседы с убийцей-психопатом, но на самом деле — до обидного мало. Все мои интервью не имели ограничений: они заканчивались либо получением нужной мне информации, либо тем, что заключенный выходил из себя и требовал, чтобы его увели.

Я рухнул на кровать и лежал, уставившись в потолок и обдумывая предстоящую встречу. С улицы под окном доносились крики. Затем раздался звон бьющихся бутылок. «Похоже, драка в каком-то баре», — подумал я. Вслушиваясь в шум, я мысленно перенесся на два десятилетия назад к интервью, которое увенчалось успехом, хотя в самом начале меня послали по известному адресу. Воспоминания, как я выуживал информацию из психически неустойчивого массового убийцы по имени Ричард Спек, заставили воспрянуть духом.

Он был одним из самых мерзких массовых убийц в истории. Утром 13 июля 1966 года Спек ворвался в общежитие медсестер и, угрожая ножом, связал восемь женщин. После этого начал выводить их по одной в другие комнаты, где насиловал и убивал.

Он получил 1200 лет тюремного заключения. Когда я приехал побеседовать с ним в тюрьму Стэйтвилл в штате Иллинойс, преступник был сильно не в духе. За несколько месяцев до этого Спек умудрился поймать воробья, которые частенько залетали в здание тюрьмы через разбитые окна. Он привязал к его лапке ниточку и сделал своей домашней птичкой. Надзиратели видели, как он часами разговаривает с воробьем и кормит его хлебными крошками.

При виде подобного проявления доброты у безжалостного убийцы тюремное начальство несколько изумилось. Однако со временем эффект новизны ослаб, и Спеку объявили, что он должен отпустить птичку, поскольку тюремные правила запрещают заключенным держать домашних питомцев. Преступник отвязал ее, но вместо того, чтобы выпустить на волю, раздавил руками и забросил окровавленные останки на мощный вентилятор. Перья и внутренности разлетелись по всему тюремному корпусу.

Выслушав еще несколько непристойностей в свой адрес и в адрес моей мамы, я посмотрел на него и сказал:

— Ну, ладно, Ричард. Я не обязан тут торчать. У меня других дел полно. — Затем встал, собираясь уходить, взглянул на одного из представителей тюремного начальства, подмигнул ему и добавил: — Вот черт, а ведь собирался расспросить этого сукина сына, как это у него получилось трахнуть всех этих восьмерых медсестричек. Думал, может, поделится со мной опытом, а то ведь мало ли чего мне самому захочется.

Тот прекратил исходить матерщиной и уставился на меня так, будто не мог поверить своим ушам. Он сразу же проглотил наживку.

— Да не трахал я всех восьмерых, — возмутился он, явно обеспокоенный тем, что я не совсем в курсе дела. — Кто, на хрен, может трахнуть восьмерых баб в один присест?

В итоге я вышел из обезьянника почти через семь часов, на протяжении которых Спек во всех подробностях живописал мне свою бездарную жизнь. А я получил подробное представление об эволюции психики этого отморозка.

Спек дожидался меня, восседая на тумбочке в отгороженном проволочной сеткой изоляторе. Его первыми словами при моем появлении были: «А пошел бы ты на х..!»

Что-то подсказывало: с Рейдером все будет совершенно иначе. Я был практически уверен, что он притворится скорбящим по своим жертвам. Вероятно, начнет вести себя вежливо и уважительно, поскольку считает нас своего рода собратьями по профессии. Но главное в другом: если в какой-то момент он разозлится или обидится — что нередко случается в ходе подобных бесед, — то просто отключится, и я никак не смогу помешать. Ему нужно лишь позвать надзирателя, который придет и выключит видеокамеру. Тогда все. Игра окончена.

— Вот и ваши новейшие технологии в криминалистике, — буркнул я себе под нос, проваливаясь в долгожданный глубокий сон.

22

Через несколько часов я проснулся, принял душ, побрился и оделся. Перед выходом посмотрел в зеркало и рассмеялся — в бежевой рубашке в клеточку, чиносах[45] и пиджаке я выглядел в точности как тюремный психиатр. Неважно, что Рейдер в курсе, кто я. Еще много лет назад я понял: неформальный стиль одежды идет на пользу тюремным интервью. Мне показалось: заключенные чувствуют копа за двести метров, и, одевшись более свободно, я буду похож скорее на социального работника или штатного тюремного психолога. К этим категориям собеседников они относятся спокойнее.

Я взял портфель, спустился в фойе отеля и устроился за столиком с чашкой кофе.

С собой прихватил папку с пятью желтыми листами, вырванными из блокнота формата А4. Это был подарок от Касароны, который она вручила мне накануне вечером. Несколькими днями ранее Рейдер прислал эти страницы по почте. Оказывается, узнав, что я пишу о нем книгу, а Крис разрешает встречу, он, в свою очередь, разразился своего рода эссе.