Пронзенное сердце и другие рассказы

Многие девушки уже выступили в этом танце мачете и чамарра, когда на площадку вступила Рафаэлита. Ее появление вызвало необычное возбуждение у зрителей; все стихли и смотрели только на нее, как на приму-балерину, после того как кончилось выступление кордебалета. Я заметил, что у нее среди молодых хароко немало пылких поклонников, и два из них весь вечер уделяли ей особое внимание. Всем было ясно, что еще до конца фанданго прольется кровь, как оно на самом деле и произошло. Но я забегаю вперед. Сомневаюсь, чтобы девушка когда-либо училась танцам, но танцевала она как баядера.

Ни одна профессиональная танцовщица, развлекавшая восточных принцев, не обладала такой грацией. Все харокос великолепно танцуют, и это умение кажется у них наследственным и вполне естественным. Девушка была молода, но кокетлива: впрочем, это тоже особенность ее народа. Однако кокетливость сказывалась только в ее манерах; но движения ее в танце, хотя и чувственные, что неизбежно у женщины с такой великолепной фигурой, тем не менее оставались скромными, показывая, что она нисколько не развращена. К тому времени как танец закончился, соперники уже продемонстрировали свой характер и смотрели друг на друга вызывающе и с ненавистью. У каждого были друзья и сторонники; соперники обернули серапе вокруг левой руки, создав из них нечто вроде щита, и объявили, что готовы. Некоторые женщины выглядели испуганно, они проявляли свой страх в различных восклицаниях.

Возбуждение достигло пика; в это время ко мне присоединился касадор, девушка держалась за его руку, он выглядел торжествующим, а она дрожала. Не знаю, от страха или от сожаления об этой схватке, которая может кончиться смертью одного из ее поклонников. Мне хотелось узнать, на чьей она стороне, и я спросил ее об этом.

– Который, кабальеро? – повторила она, очевидно, взяв себя в руки, потому что слова сопровождались презрительным изгибом губ. – Ни уно, ни отро (ни тот, ни другой).

– Но, наверно, один из них интересует вас больше другого?

Я указал на толпу, окружившую соперников.

– Нет. Здесь нет ни одного.

– А где?

– Не спрашивайте меня, сеньор капитан.

Ее взгляд заставил меня прекратить расспросы.

С меня хватит фанданго, и я хотел уехать. А она?

– Разве не пора возвращаться домой? – спросил я.

– Этого я и хочу, сеньор. Но отец… Боюсь, он еще не захочет уходить.

– Попробую уговорить его.

Касадор снова ушел к будкам с выпивкой, и я отправился искать его. И обнаружил за уничтожением очередной порции. Теперь говорил он хрипло, хотя понял, что я ему говорю.

– Вам не кажется, что пора отсюда уходить, дон Хиль?

Казалось, я сохранил на него какое-то влияние, и оно подействовало. Возможно, он подумал о том, что я больше заплачу ему за игуан в следующий раз. Запинаясь, он ответил:

– Пор сиерто (конечно), сеньор. Я готов.

Через десять минут мы были уже в дороге. Я совсем не думал о происходящей сейчас дуэли, вполне возможно, со смертельным исходом.

Однако, как я узнал впоследствии, до этого дело не дошло: один из участников был ранен – тяжело, но не смертельно.

В отличие от пути на праздник, назад моя лошадь несла двойную тяжесть. Это уже не было вопросом выбора или застенчивости девушки. Ноги не слушались ее отца – результат обильной выпивки, – и ему поневоле пришлось ехать на муле.

Дорога в Санта Люсию – продолжение того берегового пути, который ведет к Вергаре, и поэтому мы вскоре добрались до кипариса, который служил ориентиром на пути к дому Хиля Вентано. Здесь по всем правилам вежливости и обычаев гостеприимства я должен был попрощаться со своими новыми друзьями и ехать прямо в Вера Крус, хотя было уже очень поздно. Но хароко не пожелал и слышать об этом. Нет, я должен вместе с ними вернуться в его хакал и провести там ночь. У него есть запасной гамак; а на следующее утро мы пойдем за игуанами.

Меня не нужно было уговаривать; никому не хотелось так расставаться с хозяевами, как мне. Впрочем, должен сознаться, что не хозяин был причиной моего нежелания. Я мог теперь проехать верхом до конца света, не почувствовав усталости.

И вот, по-прежнему неся двойную тяжесть, моя лошадь добралась до хакала.

Глава VII Невинный поцелуй

Было далеко за полночь; луна, до этого скрытая облаками, теперь ярко светила. Светлячки на платье и на лбу девушки, казалось, потускнели. Серебристый свет луны приглушил их золотисто-красноватое свечение. Однако я заметил необычную бледность щек Рафаэлиты, которую объяснил испытанным возбуждением и усталостью от танцев и дороги.

Все же мне показалось, что есть еще что-то, она что-то хочет мне сказать, словно избавиться от какой-то тяжести.

Мы все спешились, и отец ее ушел. Он пьяным голосом заговорил об ужине, вспомнил мою склонность к мясу игуаны и отправился свежевать ящерицу, убитую сегодня утром.

Мы остались наедине, и девушка сказала:

– Я почти жалею, кабаллеро, что приехали с нами.

– Почему? – спросил я удивленно и слегка раздраженно.

– Потому что это опасно.

– Опасно? Для кого?

– Для вас, сеньор капитан.

– Но как? Каким образом, сеньорита?