Пропаданец

Обойдя «Выстрел» по кругу, я покачал головой и громко обозвал себя дураком.

– Это ты к чему? – холодно поинтересовался Франног.

– Да как вам сказать… – откликнулся я, седлая остов плота. – Меня вдруг осенило… Хорошая мысля, знаете, она опосля приходит… Здесь либо вина вашего проклятия, либо моя дурость. Во-первых: зачем мы, надрываясь и рискуя быть смытыми в море, волочили плавучий якорь на бак? Ведь сам якорь, привязанный к бушприту, можно сбросить у любого борта, где угодно! Вон, хотя бы через пролом от мачты! Волны в любом случае вынесут его куда нужно. А чтобы не пробил нам борт, можно было его отпихивать веслом!

– Гм!..

– И второе: зачем я потел, резал пальцы и надрывал пупок, стравливая кучу канатов, если ванты мачт – целехоньки? Это же готовые канаты, только выбленки надо обрезать! Ну, так не дурак ли я, а?

Мудрец задумчиво потеребил козлиную бороденку:

– Я не рискну с тобой спорить, сынок.

Я подумал и сказал:

– А еще у нас нет воды. Мы, пока доплывем до побережья, скукожимся от жажды и станем… похожи на вашу маму, Франног!

Глава пятнадцатая (ктулхулюбная) Познакомьтесь с кракеном [18]

– Держите-ка еще одну! – Отфыркиваясь, я забросил на плот серо-зеленую тарелку с волнистыми краями. – Эта последняя. Хфу-у-у… От глубины уши ломит и в голове… бабочки порхают. Такие, с грудями и попами, чирлидершами кличут. Боюсь, еще одно погружение, и наверх поднимется мой хладный труп. – Встав ногами на риф, я оперся о край плота, пытаясь отдышаться. – Эти заразы держатся за свои места, как наши депутаты! Франног, вы уверены, что это устрицы?

Надменно поджав губы, мудрец взял скользкую, обросшую тиной раковину и бросил в торбу из парусины, которая свисала с края плота в воду, крепко привязанная за люверсы канатами.

– Итого пятнадцать. Воды и пищи на трое суток. Жаль. Не думал, что ты такой слабак. На островах Инабиру за устрицами ныряют женщины, они совершают до тридцати погружений за день, при этом – на глубину куда большую, и…

– И живут, припеваючи, до самой смерти, которая наступает в неполные сорок от кровоизлияния в мозг. А нырять принимаются, еще не встав с горшка. Бросьте, Франног! Вы не ответили: это устрицы?

Франног смерил меня презрительным взглядом:

– Послушай, дружок, я живу на этом свете более восьмидесяти лет и повидал такого, что тебе и не снилось. Я преисполнился мудрости уже к сорока, и с тех самых пор редкий человек подвергал сомнению мои слова. Я сказал раз, и этого раза достаточно. Тем более достаточно, что мой собеседник…

– Да-да, неуч и тупая солдатня, я знаю. Мне и десять раз повтори – не пойму, а если пойму, то неправильно, а если правильно, то сделаю не так, а если так – то все равно криво, а если не криво, все равно развалится, потому что плохая карма. Бросьте, Франног! Что за детские обиды? Вот подумайте: я не обрезаю канаты, «Выстрел» падает набок… Вам знакомо морское словечко «амба»? Или вы предпочитаете сухопутное «хана»? Не обрежь я канаты, получилась бы из вас со всех сторон мокрая лепешка! Ну и я благодаря кваэру отправился бы на тот свет.

Бороденка чудодея, от морской соли похожая на серый веник с выдранными прутиками, мгновенно встопорщилась:

– Глупец! Дубина! Да ты, пустоголовый, даже представить не можешь, что есть для нас детские страхи. Наши переживания! Они въедаются в нашу память корнями. И они сидят там, и шевелятся там, и только последний кретин…

– Кгм! Франног, за «кретина» можно и в глаз.

– Да-да, в глаз! Я еще припомню тебе оплеуху! Я еще припомню мою мать, которая жила с павианом, «старую вешалку» и «кошелку»!

– Кошелку? Нет, вот «кошелкой» я вас не обзывал, это точно! «Старой заразой» – было, но когда я обзывал вас «кошелкой»? По-моему, у вас припадок самокритики. Кошелка, нет, ну надо же!

– О-о, Шахнар, не повторяй этого слова! Ты бросил меня в воду… ты заставил меня пережить то, что я испытал много-много лет назад… Ты всколыхнул мои самые глубинные детские страхи, понимаешь или нет, мерзавец такой?

Я плеснул ладонью, подняв веер брызг.

– Драхл! Ну, если вы об этом… Меня примерно так и научили плавать. Дело в том, что до пяти лет я тоже плавал не шибко. Отдали меня в парусную школу. Тонул я там раза три, один раз меня течением несло… ну, неслабо так несло, пока за корягу не уцепился. Но плаваю я с тех пор как рыба и воду, кстати, люблю.

– О, заткнись!

– Эрт шэрг! А кто говорил, что он собирает всяческие правдивые истории?

Мудрец не ответил.

– Ну и насчет детских страхов. Как-то раз я чуть не убил мешком с гайками своего дядю. Понимаете, просто баловался, бросал мешок со старыми тракторными гайками в забор. Вот так: «Баб-бах!» Невинные детские шалости! И вот мешок случайно перелетел забор, мимо которого как раз проходил…

Франног демонстративно отвернулся и перешел на нос плота, под навес, где сел, скрестив ноги и прикрыв руками мохнатый пупок.

– Это устрикус гигантис, эндемик южных морей, – молвил он так, словно делал большое одолжение великовозрастному балбесу.