Пропаданец

«Выстрел», скрипя и шатаясь, проваливался в бездну, чтобы через миг вновь взобраться по почти отвесному, завитому в бурун скату. Казалось, корабль, замедлив дрейф, стал держаться на воде куда уверенней. Впрочем, это, возможно, была моя иллюзия. Я наклонился и похлопал мудреца по плечу:

– Эгей, старая швабра! Дельце выгорело! Теперь покамлайте Шахнару, чтобы волны не выросли круче мачт! Да, еще… Вашей маманьке – спасибо!

«Выстрел» зарылся носом, вывернув на нас несколько бочек воды.

Я спустился на шканцы, поддерживая стенающего Франнога за локти. Ежели корабль почти неуправляем и в каждый миг грозит хлопнуться набок, пережидать негоду лучше на открытой палубе, чтобы в случае катастрофы не оказаться в ловушке каюты или трюма. Буруны сыплют брызгами, льет дождь, задувает ветер, однако все это можно перетерпеть в южных морях без особого ущерба для здоровья.

Я поймал обрезок рея, чудом не смытый за борт, и привязал к нему старика обрывком каната. Другой обрывок захлестнул вокруг мачты и соорудил из него скользящую петлю. Затем одну руку просунул в петлю, а другую – под обмотку деревяшки. Теперь мудрец, впавший в состояние, близкое к летаргии, был на привязи. Да и я не скользил по палубе. В общем, мы вчетвером (вместе с кваэром и моим Ктулху) надежно себя привязали.

Я очень редко молюсь богам. Я в них не особенно верю. То есть верю – но без того трусливого фанатизма, что свойствен святошам и кликушам. Несмотря на то, что я отчаянный трус, в глубине души я прекрасно сознаю, что человеку дана свобода воли – и никакие боги, молись им или нет, тебе не помогут. Сам, своими кривыми, растущими из задницы ручками ты должен ковать свое счастье.

Тем не менее, я помолился всем богам сразу. Затем улегся у мачты и стал ждать на море погоды, вспоминая всех женщин, с которыми меня сводила судьба.

Но, черт подери, почему я все время вспоминал Вандору?

* * *

Дураки вроде меня всегда обещают начать новую жизнь с понедельника. Я же модернизировал обещание, перед тем, как окончательно отрубиться от усталости, послав вселенной сигнал: мол, если уцелею в шторм, обязательно начну новую жизнь. Ну вот честно-честно-честно.

Врал, конечно. Как и тогда, когда был привязан к мачте.

Громкий треск и содрогание корпуса «Выстрела» вырвали меня из забытья. Я вскочил, словно ожгли крапивой, взмахнул руками и бросился к выходу из каюты.

Точнее – попытался вскочить, взмахнуть и броситься.

Не сложилось. Кисть левой руки рвануло болью, и я растянулся на палубе лицом вниз. В тот же миг с характерным деревянным стуком на мою спину упало бревно. Его конец больно приложился к затылку, затем бревно скатилось на доски, дернув почему-то за собой правую руку.

Ошалевший от потока событий, я попытался вскочить еще раз.

И снова растянулся носом вниз, чувствуя, что обе руки разведены в стороны и к чему-то привязаны!

Это… Это как же… Меня пленили? Но кто?

Лежа на просмоленных досках, я осторожно приоткрыл глаз…

– Да что за нахрен!

Во-первых, я был не в каюте, а на палубе, а во-вторых… Одна моя рука была по-прежнему привязана к мачте, а на второй… болталась тяжелая деревяшка!

О боги! Мудреца таки смыло за борт! Он мертв!

Сейчас кваэр остановит мое сердце…

– Мастер Ко-о-ов!

О боги! Мудрец таки жив!

А теперь скажите, боги, только скажите честно: что лучше?

– Олег! Друг Олег! – завывал где-то на палубе Франног. Завывал испуганно, почти рыдал. Но к его крикам по любому поводу я уже привык. Может, старик увидел крысу? Или защемил бороду в досках палубы?

Я с ворчанием сел на палубе, щурясь на свет. Погано мне было, как с похмелья: раскалывается голова, глаза слипаются, тошнит. Осторожно высвободился из промокших веревок, ногой откатил рей и только потом осмотрелся.

Было раннее утро. Лоскуты серых туч медленно уплывали к западу, сторонясь румяного солнца, которое уже начинало припекать (черт, я действительно умею красиво складывать слова, ну оцените: румяное солнце, лоскуты серых туч!). В воздухе висела редкая сетка тумана.

Стало быть, «Выстрелу» удалось пережить ураган. Мачта на месте, доски палубы – тоже, корабль вроде цел, неизвестно, правда, что делается в трюме. А что за треск меня разбудил? И какая напасть приключилась с Франногом?

– Ай-ай-ай! – заблеял тем временем старикашка. – Нам…! – Он употребил одно слово, которое прежде и я не очень-то старался пускать в ход.

Я хмыкнул, потом расхохотался. Встал, опираясь на мачту. Какое чудесное утро! Легкий, пока еще прохладный ветерок…

– Мы тонем, Олег! «Выстрел» выбросило на рифы!

– Тухлая каракатица!