Пропаданец

Плот качнуло. Буквально в трех метрах от борта взметнулся третий силуэт – вначале темный, а затем окрасившийся цепочками янтарных огней, которые заиграли на досках плота мириадами солнечных зайчиков. В звенящей тишине щупальце скрутилось спиралью и с отвратительным чавканьем раскрутилось, ткнув в темноту ночи острым, похожим на копейное жало кончиком.

– Только без плеска, щенок, умоляю, только без плеска, иначе всажу перо в бок! Даем задний ход! Хватит! Хватит!

Перед нами тут и там поднимались из воды циклопические змеиные силуэты, свивались плотными жгутами, демонстрируя светлые присоски, и распрямлялись, настырно прокалывая темноту хищными клювами. Раздался плеск воды, которая стекала со щупальцев.

Менее чем за минуту перед нами воздвигся огромный, высотой до тридцати метров, лес – щупальцев было куда больше десятка. Золотисто-янтарный приглушенный свет наполнился мельтешением змеящихся теней. Вонь гниющих водорослей скребла ноздри. Одни щупальца скручивались, другие распрямлялись со слизисто-влажным «шшшлак!», чтобы через мгновение тоже свиться в клубок, и эта непрестанная гипнотическая пульсация разбудила во мне безотчетный, панический ужас.

Ктулху! Мой Ктулху таки выбрался из сортира и сейчас спросит с меня за все насмешки!

Я извлек весло из воды. Плот, подрагивая, как испуганный зверь, был метрах в десяти от первых щупальцев.

Хорошо, промелькнуло в голове, что отростки выстреливают вовне, за пределы светового круга, который сами же и нарисовали, иначе… Не дай бог оказаться на пути могучего удара!

Раздался сиплый голос аскета:

– Тихо! Теперь спокойно! Назад не смотри.

Я, конечно, сразу же оглянулся. Оторопел, зажмурился. Открыл один глаз: наваждение не прошло! Открыл второй…

За кормой плота, на расстоянии примерно двадцати – двадцати-пяти метров, громоздилась вытянутая, похожая на гигантскую сморщенную дыню голова, вся крапчатая от скругленных светящихся пятен. В профиль был виден глаз размером с колесо «БелАЗа»: за прозрачной вздутой роговицей вихрился желтый туман, пронизанный красными струнами, а в самой его середине лениво пульсировал конусовидный черный зрачок. Голову окружал лес щупалец, и их было куда больше, чем у осьминога. Они создали вокруг головы что-то вроде сферической клетки с отверстием наверху, и мы болтались между прутьями и башкой, как дерьмо в проруби.

Пробив беспрерывное многоголосое «шшшлак!», от головы донеслось отвратительное чмоканье, словно тварь была огромным младенцем, жующим пустышку.

– Умоляю, молчи! – просипел мудрец, скорчившись на середине плота; весло он держал перед собой, как защиту. – Он, Предвечный… Ме-е-ерзкая плоть! Мы мошка… в его зенице…

– Да, пожалуй, что и в заднице… – Пытаясь справиться с сердцебиением и одуряющим страхом, я разглядывал великанский калган, вокруг которого едва заметно бурлила вода. Пасти отсюда не видать, однако ясно, что тварь откусит за раз половинку «Выстрела» и не подавится. (Только пусть перед этим выплюнет пустышку.) У осьминогов вместо пасти клюв, но ясно, что это не осьминог и не великанский кальмар, а кое-что другое. – Эй, он же… не видит нас! Он зырит в другую сторону!

– Тихо, тихо, щенок! Он не видит… пока, он не слышит… вообще, но проявляет необыкновенную чувствительность к чужим вибрациям. Экла… маноке! Онтора… – Мудрец начал выводить пассы дрожащей рукой. – Не-ет, не пособит отводящее заклятие… Ой, спаси нас Шахнар!

– Что нам делать… Вот прямо сейчас?

– Не знаю! – Мудрец опять вцепился в весло обеими руками. – Ждать. Логово этого создания там, внизу, в глубинах. Он опустится. Мы подождем. Нам нельзя касаться плотом его тела, нам нельзя мелькать у него на виду! Ох, грешен я, грешен! Сынок, давай помолимся вместе за упокой наших душ!

– Франног, вы, часом, не двинулись? Молиться и ждать? Вы еще скажите: «Есть, молиться и любить», и я на вас лифчик надену; вылитая баба, только с бородой. А вдруг он повернется? А если он надумал встречать тут зарю? А если у него тут свидание с невестой? А ч-черт! – Скользкая доска ушла из-под ног, и я, не сдержав крика, приземлился копчиком на выступ каната.

Щупальца застыли. Сдерживая ругательства, я оглянулся, чуть не вывихнув шею.

Сгусток плоти, который был одновременно и телом, и головой, не шелохнулся. Все так же, повернутый в одном направлении, мерцал чудовищный глаз. Нет, теперь он был обращен к небу; зрачок набух, заполнив всю роговицу.

Мало-помалу полчища отростков возобновили свои однообразные движения. Я перевел дыхание и подцепил из воды весло.

– Ду-у-урень! – просипел чудодей.

– Бросьте, обыкновенная неудача. По вашей вине. – Я огляделся, чувствуя, как кровь бьется в висках. – Вон там, возможно.

– Что возможно? Ох-ох!

– Проскользнуть между щупальцами. Как мошка из задницы.

– Зеницы!

– Один черт. Берите весло, повторяйте за мной.

– Ох, грешен я, грешен! – шепотом, который показался мне громогласным, запричитал старик.

Я едва не пришиб чудодея веслом.